Анатолий Иванов - Вечный зов. Том I

Кое-где уже светились желтовато огоньки, когда Фёдор, минуя свой дом, заскочил в инютинскую усадьбу. Он прыгнул на крыльцо, протопал по тёмным сенцам и рванул двери.

Кирьян Инютин сидел за пустым столом. Он был в нательной рубашке, в чистых, выходных штанах, но босиком. В руке он вертел деревянную ложку, чертил ею по голым доскам крашеного стола. Анфиса стояла у печки, сложив руки под грудью. Чёрные красивые глаза её были задумчивы, на бледном лице разлита прежде несвойственная ей серьёзность, даже тревога. Видимо, они говорили о чём-то очень важном для них обоих, говорили давно и ещё разговаривали бы долго, если бы не помешал Фёдор.

Всё это Савельев схватил глазом и понял умом в одну секунду. Ещё он заметил в ту же секунду, что его появление испугало Анфису: она чуть отшатнулась к стене, быстро поглядела направо и налево, будто выбирая, куда ей метнуться, исчезнуть. Но исчезнуть было невозможно, брови её переломились, щёки побледнели. А сам Кирьян только перестал чертить ложкой по столу.

— Та-ак… — выдохнул Фёдор, стоя в дверях, шумно дыша.

Инютин бросил на стол ложку.

— Рано ты, Фёдор, пришёл-то. Ведь я ещё спать не лёг.

— Кирьян?! — воскликнула Анфиса умоляюще и рухнула на колени перед мужем, уткнув голову ему в колени. Плакала она или нет, было не слышно, но, видимо, плакала, потому что плечи и спина её колыхались. Длинные волосы Анфисы рассыпались, закрыли голые ноги Кирьяна. Он положил руку на плечо жены, чуть погладил её.

— Будет. Встань. Не надо.

Всё это — и поведение Анфисы, и жесты Кирьяна, и его слова, и нежность в голосе — было необычным и даже пугало Фёдора.

Анфиса поднялась, стала прибирать волосы, чуть отвернувшись и от Фёдора и от мужа.

— Ты что делаешь, а? — хрипло заговорил Фёдор. — Ты почему это… трактор оставил?! А ежели снег завтра? Ты не понимаешь, что ли, что война… военное время? Объясняй.

— Долгое вышло бы объяснение мне с тобой, — сказал не торопясь Кирьян, — да и не суметь мне. Слов не найти. А теперь — уходи отсюдова.

— Работать со мной не хочешь — не надо. Поищи другого комбайнёра, с ним, может, больше заработаешь. Но два-три дня мог бы потерпеть. А там, на другое лето, и ищи. А за самовольный уход с работы спросим!

— Спросишь? А может, у тебя спросило затупилось?

— Постой, постой… — Фёдор поводил в воздухе усами. — Мне бы догадаться сразу, что ты в военкомат опять лыжи наладил… Ну, сняли с тебя броню? В добровольцы записали?

— Хотели, да бумаги не нашлось. Покудова погодить велели.

Фёдор насмешливо вздёрнул губой.

— Доброволец — смехота одна… Ну а пока бумаги ищут, дожинать нам ту полоску надо. На заре стукну тебе в окошко, чтоб готов был. К утру на стане надо быть. А счас прикорну пойду, со вчерашнего вечера не спамши.

— К утру-то ещё много может чего произойти, — как-то загадочно и туманно ответил Кирьян и, тоже усмехнувшись, прибавил: — Стучи, если хочешь. Сейчас, говорю, рано пришёл, а на заре будет в самый раз. Анфиса тебе откроет.

И, видя, что Анфиса поспешно обернулась, хотела что-то сказать, прихлопнул ладонью по столу:

— Ну!

Фёдор пытался сообразить, о чём говорит Кирьян, но не мог.

В избу, толкнув Савельева плечом, влетела Вера.

— Нету на вокзале его, все закоулки обшарили. Успел, должно, с каким-нибудь поездом уехать, — быстро проговорила она, разматывая платок. Потом прижала ладони к разгоревшимся на свежем воздухе щекам и замолчала.

— Что за переполох такой? — уже взявшись за дверную скобку, спросил из любопытства Фёдор. — Кто куда уехал?

— Да вы не знаете, что ли? — всплеснула руками Вера. — Андрейка же ваш на фронт убежал!

— Кто? — Фёдор даже шагнул к Вере. — Чего мелешь? Как убежал? И, не дожидаясь ответа, ринулся за дверь.

Некоторое время в избе Инютиных стояла тишина. Потом Анфиса загремела заслонкой, стала собирать на стол.

Ужинали тоже молча.

— Колька где? — спросил у Веры отец.

— Там ещё, на станции, шарится. И Димка ихний, и Семён. Может, говорят, притаился всё же где. Там ведь заводских грузов горы навалены.

Ещё через некоторое время Кирьян опять спросил у дочери:

— Так ты что, окончательно, что ли, за Алейникова этого замуж решилась? Вера пролила на стол суп из ложки, но больше ничем не выдала своего состояния.

— Там видно будет, — глядя в тарелку, ответила она.

Анфиса поглядела на дочь, но ничего не сказала.

— А Сёмка Савельев? Побоку, что ли?

— Ты чудной, право… Я сказала — там видно будет.

— Значит, ничего не решено у вас с Яковом?

— А что может быть решено? Он в райком только заходит да молчком глядит на меня.

— Врёшь. Мать говорила, провожает он тебя часто с работы.

— Где часто? Раза два всего и было. Идёт — молчит, доведёт до крылечка — молчит. На прощанье промямлит: «До свидания» — и скорей прочь.

— Ну а Сёмка знает?

— Колька ему изложил всё.

— И что он?

— А ничего. Молчит. А с глазу на глаз с ним давно не виделись. Он всё с утра до ночи грузы на завод со станции возит…

— Так… — Кирьян положил ложку, отодвинул тарелку. — Не знаю я, Верка, что с тебя получилось. То ли стерва первостатейная выросла, то ли ещё чего похлеще.

— Сколько уж раз я от тебя это слышала, — усмехнулась Вера. — Надоело. Ничего пока с меня не выросло.

И, выйдя из-за стола, накинула пальтишко, ушла куда-то.

После ужина Анфиса молча принялась убирать со стола. Кирьян курил у дверей на голбчике. После встал, надел сапоги, верхнюю рубашку, пиджак, старую тужурку. Он собирался будто на работу. Только штаны на нём были выходные, нерабочие.

— Подай сидор, — сказал он Анфисе.

Она вытащила из-под кровати небольшой вещевой мешок. Но не подала его, уронила на пол, а сама упала на грудь мужу.

— Кирьян! Одумайся! Всё хорошо у нас будет. По-другому…

— Не верю, — глухо сказал он.

— Будет, будет… Кирьян! — Запрокинув мокрое лицо, Анфиса умоляюще глядела ему в лицо.

— Да и не в этом дело… Не могу я просто больше вообще… Не хватает мне чего-то в самом себе. А чего — не знаю. Вот и поищу. А ты живи как хочешь. Дети большие, я говорил… После войны, останусь живой, приеду сюда поглядеть. На тебя и вообще… Ну, тогда всё видно будет… А тебе всё прощаю.

— Ты подумай, что делаешь-то? На войну убегом, как мальчишка какой, как Андрейка?! Ну, тот малый, несмышлёныш. А ведь нас-то засмеют! И тебя засмеют. Слыхано ли, чтобы пожилой мужик на войну убегал? — торопливо и сбивчиво говорила Анфиса.

— Ничего, пущай смеются.

— Да ведь счас, слыхала я, так просто не проедешь по желдороге-то? Тебя ведь с первой станции воротят…

— Поглядим ещё… Я не тут, не у нас, садиться буду. Дойду до полустанка, а там прицеплюсь на товарняк… Али ещё как… Андрейка подпортил мне, сейчас везде за поездами следить будут. Поглядим, в общем.