Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто

«Как братья родные», — подумал Снегирев.

Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Снегирев вышел из окопа.

Вдалеке, где скрылись Николай и его товарищи, показалась черная масса монгольской конницы. Всадники на полном ходу выдернули клинки, пришпорили лошадей.

— Давай, ребята, давай! — закричал Снегирев. — Бегут! Удирают!

И вдруг рокочущий звук, раздавшийся за спиной, заставил его оглянуться. Из-за бархана выползал куцый тупорылый танк. Снегирев увидел на броневом листе японские иероглифы. Танк собирался ударить в тыл монгольской коннице.

Швырнув катушку, Снегирев сжал в руке единственную гранату и побежал наперерез танку. Он знал, что этой гранатой-лимонкой ему не подбить танк, но он не мог пропустить его. «Остановить! Остановить!»— билась в мозгу единственная в этот момент мысль.

Сверкающие, отполированные гусеницы, временами скрывающиеся в пыли, уже рядом…

На склоне горы, где заканчивалась траншея, майор Кушнарев остановился, ожидая спутников.

— Отсюда бегом… Вон к тому черному пятну, — крикнул он и кивком головы показал на разрытое снарядом место. — Все разом. Пока пристреляются — проскочим.

Пробежав по исковерканному минами и снарядами каменистому склону, спустились в долину. Здесь пахло горелой травой и прелым диким чесноком.

Наступило неожиданное затишье. Правда, орудия стреляли, но не было того сплошного грохота, который не прекращался с начала генерального наступления.

Снаряды рвались где-то в стороне. Вдруг раздался нарастающий мяукающий вой мин.

— Ложись! — крикнул майор и бросился на землю. Наступила зловещая тишина, которая длится только мгновение, а потом раздался грохот, визг…

Сотрясая землю, выросли черные фонтаны. С воем и урчанием пронеслись осколки.

— Бегом! За мной! — снова крикнул майор и бросился вперед.

Группа майора подобралась к седловине между двумя островерхими сопками. Андрей внимательно вглядывался в окружающие предметы: ему, как разведчику, надо было запомнить все, чтобы потом точно ориентироваться и днем и ночью. Этого требовал капитан Гусев.

«Тут запомнить не так просто», — рассуждал он про себя и повернулся к правой сопке. И вдруг, заметив на самом гребне какое-то движение, инстинктивно крикнул:

— Японцы!

В то же мгновение раздался одиночный выстрел. Командир батальона, схватившись за ногу, медленно начал опускаться на землю.

— Гранаты! — крикнул лейтенант Александров. — Вперед!

Часто и торопливо застучал японский ручной пулемет. Мимо Андрея просвистела струя пуль, обдав его жаром. Он пригнулся и выстрелил из винтовки. В это время Николай и лейтенант, не пригибаясь, побежали вперед. Чуть правее их по косогору бросились еще трое из штаба батальона.

Андрей хорошо запомнил, как упал лейтенант, а Николай, выбежавший на гребень, бросил гранату, успел выстрелить два раза и покачнулся. Винтовка выпала из его рук, а потом и сам он ткнулся лицом в землю.

— Бей их! — закричал Андрей. Выбежав на седловину, он увидел направленное на него вороненое дуло пулемета и искаженные лица двух японцев и швырнул в них гранату.

Пулемет подпрыгнул и захлебнулся.

Андрея обожгло в нескольких местах. В первое мгновение он не понял, почему вдруг с разбега ударился о землю, хотя добежать до того места, где упал Николай, осталось немного.

«Струсил», — пронеслась в сознании страшная догадка, и он, испугавшись, что это действительно так, рванулся к винтовке, валявшейся в нескольких шагах от него, но тут же почувствовал, что с плеча сползают струйки крови и двигаться становится все труднее и трудней.

Андрей едва узнал свою винтовку. Приклад ее был расщеплен, прицельная планка погнулась. Появись сейчас японцы, возьмут живым. Стало жутко и горько. «Гранату бы… Хоть одну», — с тоской подумал он, шаря здоровой рукой по карманам.

Но гранат не было, и тогда он занялся ранами. Не снимая гимнастерки, разорвал нательное белье. Сапоги не удалось снять. Пришлось разрезать голенище перочинным ножом. Потом он стер травой сгустки крови и наложил на раны куски бинта из индивидуального пакета. Сверху завязал тряпкой. Хуже было с плечом: долго не удавалось соединить концы повязки. Наконец справился и с этим.

Теперь Андрей почувствовал себя легче и, хватаясь здоровой рукой за траву, а потом подтягивая все тело, пополз к Николаю и лейтенанту.

Лейтенант Александров в помощи не нуждался: над его трупом уже вились ненасытные осенние мухи. Куклин забросал голову лейтенанта травой и, подобрав его пистолет, пополз к Николаю. Он помнил направление: в гору, чуть направо.

Николай был жив. Запекшимися губами он жадно хватал сухой воздух.

— Пить хочется, Коля? Сейчас, Коля, сейчас, — бормотал Андрей.

Он перевернул Николая на спину и, отстегнув флягу, поднес ее горлышко к окровавленным губам друга.

Тот глотнул раза два и закашлялся. На губах появилась кровавая пена.

— Пей, Коля, пей. Легче будет, — уговаривал Андрей. — Мне не надо. Я не хочу.

Вылив остатки воды на лицо Николая, он отбросил флягу и в это время услышал топот коней и оглянулся.

Пригнувшись к седлам, на них неслись два кавалериста.

— Не возьмешь, япошка! Не дадимся! — закричал Андрей, рванулся, чтобы встать, и свалился как подкошенный.

Майор Кушнарев, наспех перевязанный ординарцем, сидел с командиром эскадрона монгольской конницы на дне небольшого окопа и разговаривал по телефону с ротами.

— Ну что? — спросил командир эскадрона, передавая трубку телефонисту.

— Не видно стало, — ответил командир эскадрона, не отрывая от глаз бинокля.

— Эх, черт возьми. Живы они, а до вечера не выручить, — выругался Кушнарев и поморщился от боли.

Дорого обошлась короткая схватка, разыгравшаяся у подножья высотки с седловиной: убит лейтенант Александров, ранены двое. Неизвестно, что со Сноповым…

— По-моему, можно, — осторожно заметил командир эскадрона, а потом что-то сказал по-монгольски одному из кавалеристов. Тот выскользнул из окопчика и побежал к коноводам, придерживая рукой шашку.

Минут через пятнадцать два отчаянных кавалериста вылетели стрелой на седловину и, подхватив Снопова и Куклина, благополучно ускакали в тыл.

В семь часов вечера Зина вышла на привокзальную площадь и остановилась. Сверкая оконными стеклами под ливнем косых лучей солнца, вдали простирался дорогой для нее старый уральский город. И как не любить его? Ведь здесь прожиты самые лучшие годы, здесь началась настоящая светлая жизнь.

«Домой! В общежитие!» — заторопилась она.

Затащив в трамвай чемодан, к которому был приторочен порядочный узел с домашними пирожками и ватрушками— гостинцами для подружек, поехала в город.