Агния Барто - Найти человека

Но с уверенностью еще об этом говорить было рано, еще имелись некоторые расхождения: например, Зинаида Лисович считает, что ей было тогда девять лет, а по мнению Петра Ивановича ей было всего лишь шесть. Но самое удивительное, что Зинаида и Николай совсем не помнят нашествия волков в лесу… Правда, можно допустить, что шестнадцатилетняя Таня, увидев приближающихся волков, ничего не сказала о них младшим детям, а они, измученные, заснули на дереве.

Мы переслали Петру Ивановичу адрес Лисовичей и попросили его списаться с ними непосредственно, уточнить подробности, чтобы исключить всякую возможность ошибки. И вот передо мной ответное, не менее страшное, чем первое, письмо П. И. Ходяна.

Из второго письма П.И.Ходяна

«…Отвечаю на ваши вопросы.

О том, что это те самые Лисовичи, не может быть сомнений. Я от Зинаиды получил два письма, восстанавливаем в памяти пережитое, ищем их дальних родственников в м. Юховичи, где мы проживали в те годы. Договорились на лето поехать в Юховичи… Как мы установили, Зинаиде в то время было не шесть, а девять лет. Но я был склонен к тому, что ей не более шести лет, потому что она была уж очень маленькой. О том, что она не помнит случая ночевки (первой после расстрела) на елке, — это естественно. После того, что они пережили в течение последнего дня и в течение последней недели, этот случай не остался в памяти, так как мы их втащили на ель совершенно сонных. Ведь и до этих злополучных суток нам приходилось ночью прятаться от фашистов в лесу. На елке Зина и Коля плакали в голос, сонные, и на какой-то миг просыпались. Утром они нам вопросов не задавали про волков, и мы с сестрой им не напоминали, ибо то, что случилось в прошедшие сутки, заслоняло собой все и думать о чем-либо другом не давало. Как выяснилось позже, волки сбежались к нам в леса от лесов Ленинграда, ибо фашисты двигались ночами от Ленинграда до Полоцка. Были случаи, когда волки не пускали на задание, не давали ночью партизанам выйти из леса. И стрелять нельзя (выстрел в лесу — это тревога). Так сопровождали волки партизан до населенных пунктов все ночи. А как рассветало, партизанам нужно было уходить обратно в лес. Волков было ужасно много, и как бы глубоко ни зарывали умерших и погибших товарищей, все равно волки их отрывали. В местечке Юховичи проживает замечательный человек Баранов Яков Семенович, он до войны работал бригадиром в колхозе, все, кто остался в живых, обязаны ему, он нас уводил от фашистов в такие места леса, что фашисты боялись туда сунуться (зыбучие мхи) и лишь обстреливали нас. Не могу не вспомнить о Лисович Марии Антоновне, она для спасения нескольких семей пожертвовала своим первым грудным ребенком. Это было летом 1943 года, фашисты нагрянули в Юховичи с целью захватить нас и расправиться как с партизанскими семьями. Мы все убежали в лес. Они нагнали нас, но вам удалось спрятаться, фашисты ходили кругом, но нас обнаружить не могли. Мы слышали их разговор. В это время начал плакать ее ребенок, который выдавал нас, унять его невозможно было, а фашисты кричали и строчили из автоматов рядом. Через некоторое время ребенок замолчал, как выяснилось позже — мать ему прикрыла рукой ротик, да в страхе так сильно, что он задохнулся, а потом пришлось нам ей затыкать рот, когда она узнала, что ребенок мертв».

Бывает, оказывается, не только душу раздирающий крик, но и душу раздирающее молчание — мертвое молчание ребенка, спасшее партизан. И молчание матери, которая не смела даже застонать, когда поняла, что он мертв.

Трагедия Марии Лисович не кончилась смертью ее ребенка. Позже фашисты поймали ее отца, мать, дядю, тетю и расстреляли.

Из письма Зинаиды Лисович

«…На наших глазах расстреливали наших отцов, матерей, братьев и сестер. Этого мы никогда не забудем и не простим…»

Сегодня у меня хорошее утро: видела на экране своих найденных— семью Николая Морина. Их сняли в ту самую минуту, когда брат и сестра впервые встретились, они обнимались, плакали от радости.

Снимали их скрытой камерой, потому они так естественны и просты. О сестре Морина кто-то в зале сказал:

— До чего она выразительна, прямо как актриса на сцене.

Я подумала: как переплетены у нас представление о жизни и об искусстве. Когда хвалят актрису, говорят:

— До чего она естественна, прямо как в жизни.

Поиски все ширятся. «Литературная Россия» вышла с новой рубрикой — «Может быть, кто-нибудь что-нибудь знает».

Матери, жены, дочери ищут тех, кто знал их сыновей, мужей, отцов, пропавших без вести или погибших на фронте в Великую Отечественную войну. Родным дорога каждая подробность их фронтовой жизни, им хочется узнать и все, что связано с гибелью их близких.

Наша передача не ищет военных, пропавших без вести на фронте, круг наших поисков ограничен, но, несмотря на это, такие просьбы все равно идут и к нам.

Приходится скрепя сердце говорить, что эти письма не по адресу, и советовать обратиться в архив Министерства Обороны. Как хорошо, что теперь появился еще один адрес: «Литературная Россия».

Всю ночь мне снились Османовы. С вечера я разбиралась в их откликах. На просьбу Ибрагима Османова отозвались девятнадцать разных Османовых из девятнадцати разных мест.

Продолжала разбираться в их письмах и во сне. Наутро, на свежую голову, поняла, что у Ибрагима Османова нашлась двоюродная сестра и две тети.

Вместе с М. Б. [8] Марина Борисовна Новицкая, редактор передачи «Найти человека». читали письмо В. Никишиной.

«Наверно, моя скорбная история вас не очень взволнует, — пишет она, — ведь подобных у вас множество и вы к ним привыкли».

— Нет, привыкнуть к этому невозможно. Так же, как нельзя привыкнуть к самой войне, — сказала М. Б.

Мопассан в своем дневнике говорит, что у писателя «словно две души, из которых одна наблюдает, объясняет каждое ощущение своей соседки, естественной души, которая одинакова у всех людей».

В рассуждениях Мопассана много спорного. Мне кажется совершенно неверным утверждение, что писатель обречен на то, чтобы «никогда ни страдать, ни действовать, ни любить, ни думать и ни чувствовать как все, просто и искренне, не анализируя себя после каждого порыва радости, после каждого рыдания».

Но то, что в литераторе живет «душа-соседка», — в этом Мопассан прав. Письма-исповеди, которые приходят в «Маяк», у всех, кто бы их ни читал, вызывают и сочувствие, и желание помочь, и часто восхищение большим сердцем, мужеством того или иного человека.