Адриан Романовский - Верность

— Ты не спросил меня даже, почему я решила ехать к Наташе.

— А в самом деле, почему? Ты её совсем не знаешь, и вдруг…

— Какой ты все-таки глупый! Прости, недогадливый… Скоро, очень скоро у неё родится ребенок. Я уверена, что это будет сын. И я хочу быть около него…

Они долго молчали. Наконец Беловеский спросил:

— Это тебя утешит? Примирит с неизбежностью?

— Думаю, что да. К сожалению, я неспособна на то, на что оказалась способной Наташа. Неспособна от рождения. Именно потому у меня так трагично сложилась жизнь.

В этот вечер и ночь, которую они провели вдвоем, Беловеский узнал новости: Воробьева устроила Волчанецкого и Глаголева в английскую пароходную компанию «Батерфильд энд Свайр».

Оба уже в море. Хотела устроить и Буланина, который сбежал с «Магнита», но ни один капитан его не берет. Добровольский играл на бирже, нагрел какого-то филиппинского бизнесмена на кругленькую сумму и поспешил уехать в Канаду, забыв про свои обещания Жаннетте. Бедняжка была уверена, что он возьмет её с собой, даже чемоданы уложила. Нелли тайно повенчалась с Глаголевым. Пока это секрет. Особенно от Жаннетты, которая и здесь оказалась в проигрыше.

— Вот поэтому я и хочу взять её с собой, — заключила Нина Антоновна.

Беловеский знал, что есть и другая причина: Жаннетта была нужна самой Воробьевой: без неё никакого ателье не получится. Молодая пикантная француженка — живая приманка. А если бросить её в Шанхае, она от Нелли уйдет, сделается добычей иезуитов, которые упрячут её в свой монастырь. «Но какой у Нины такт и умение располагать к себе самых разнообразных женщин», — думал он.

Провожая её, на борту парохода он подарил ей случайно купленный у незнакомого белогвардейца восьмикратный «фоклендер», [69] Бинокль известной австрийской фирмы. со спешно заказанной серебряной пластинкой, на которой было выгравировано: «Alea jacta est», [70] «Жребий брошен» (латинск.) — слова, приписываемые Цезарю. с подписью и датой. Этот подарок ей очень понравился, и она даже улыбнулась сквозь слезы.

Чтобы «Адмирал Завойко» мог отбыть во Владивосток, требовалось около 26 тысяч долларов. Однако, несмотря на несколько телеграмм во Владивосток и в Читу, денег не переводили. Прошел месяц, Клюсс начал волноваться: необходимый морским силам Дальнего Востока единственный мореходный корабль без пользы простаивал в иностранном порту, увеличивая свою задолженность.

Глинков и Павловский советовали Клюссу не удивляться и терпеливо ждать: молодая республика переживает большие затруднения, торговые сношения с зарубежными странами только налаживаются, иностранной валюты мало, она на строгом учете. Очевидно, ещё не дошла очередь до нас. Но Клюсса, отчасти и Павловского, такое объяснение не могло успокоить. Командир и комиссар понимали, что нельзя не торопиться с возвращением во Владивосток. Перед выходом на Камчатку необходимо установить артиллерию, а это связано с корпусными работами, на которые уйдет не менее месяца.

Наконец от командира Владивостокского военного порта пришла телеграмма, сообщавшая, что деньги переведены в Пекин. Оставалось ждать вестей из Пекина.

Прошла ещё одна томительно долгая неделя. И вот в субботу после обеда в каюту командира вошел Белли, военно-морской эксперт чрезполпредства, он вручил Клюссу привезенную им сумму. Щелкнул замок денежного ящика. Клюсс и Белли сидели друг против друга и курили. Шипело паровое отопление, шуршал уголь, сыпавшийся в горловины бункеров, с палубы доносилась перекличка китайских грузчиков.

Осведомляясь у гостя о пекинских и московских делах, Клюсс внимательно его рассматривал. Так вот он, посланец Главного Морского штаба! Бывший лейтенант Владимир Александрович Белли, отпрыск известной морской фамилии. Но как он изменился, похудел, постарел! В этом штатском костюме его трудно узнать… Чтобы не будоражить прошлого, командир заговорил о текущих делах.

— Расплачиваться с поставщиками можно будет только послезавтра: воскресенье здесь свято чтут. Уголь, как видите, грузят. Вода уже принята. Провизия заказана. Остается решить последний вопрос: что вам сказал Давитян относительно пассажиров?

— Без разрешения Москвы нельзя брать никого, — после непродолжительной паузы ответил Белли.

— Этот запрет касается и семей командного состава? — взволнованно спросил Клюсс.

— Выходит, что так.

— Так поймите же, Владимир Александрович, ведь совершенно невозможно оставить семьи в Шанхае без денег. А вы привезли…

— Но поймите же и вы, Александр Иванович, что распоряжения заведующего консульской частью никто здесь отменить не может, — примирительно заметил Белли.

— Тогда что же мне остается? Не выполнять его?

— Конечно, возможен и такой выход, — быстро согласился Белли, — но тогда вся ответственность ляжет на вас. Нет сомнении, что во Владивостоке вас за это не упрекнут.

— Так я и сделаю, — сразу успокоившись, твердо заключил Клюсс.

Белли пожал плечами, давая понять, что такое решение от него не зависит и он умывает руки.

После того как уставший с дороги Белли ушел отдохнуть в отведенную ему каюту, Клюсс вызвал штурмана.

— Скажите, Михаил Иванович, у вас сохранилась шкурка голубого песца, которую вы привезли с Камчатки?

Беловеский смутился и покраснел. Конечно, командир знает, что, несмотря на строгий запрет, он купил эту шкурку на острове Медном. Ну что ж, отвечать надо правду.

— Сохранилась, Александр Иванович. Она выделана и к ней подшита шелковая подкладка.

Командир помолчал, что-то соображая, затем пытливо взглянул на своего штурмана.

— Что же вы намерены с ней делать? Везти во Владивосток?

Беловеский смущенно молчал. Взглянув на него с ласковой смешинкой, командир сказал:

— Так вот, Михаил Иванович, по-моему, эта шкурка вам не нужна. Жены у вас пока нет, да и не совсем прилично нашим женам выставлять напоказ командорских голубых песцов. Поэтому думаю, что вы согласитесь пустить её по дипломатическому пути: её следует совершенно официально, при соответствующем письме, подарить доктору Чэну. Он много для нас сделал и заслуживает ценного подарка. Согласны?

— Конечно, Александр Иванович.

— Так вот, я послезавтра к нему поеду с прощальным визитом.

— Я сейчас её принесу, — сказал штурман в ответ на крепкое рукопожатие командира.

В коридоре штурмана привлекли доносившиеся из нижнего кубрика звуки скрипки и голоса.

— Так будешь плакать? Тогда сыграю. А нет — зачем мучить других? Ведь серенада Брага на одной струне не очень-то хорошо выходит.

— Сыграй, прошу тебя: душа требует, — пробурчал хриплый бас кочегара Временщикова.