Адриан Романовский - Верность

Навстречу по обеим сторонам реки ползла низкая зеленеющая равнина, изрезанная оросительными каналами и канавками. Чернели небольшие деревушки за обмазанными глиной бамбуковыми плетнями, а местами — за кирпичными и даже каменными стенами. Темно-зеленая хвоя криптомерии и сосенок вокруг могил предков и маленьких кумирен оживляла ландшафт. На полях, как гигантские цветы, желтели соломенные шляпы полуголых земледельцев, старательно обрабатывающих свои крохотные участки. Везде мотыги и бамбуковые сохи. Дома и домики, поле за полем тянулись бесконечной чередой — огромная, уходящая за горизонт, густо заселенная деревня с плодородной, щедрой землей и убогими жилищами.

Наконец вдали показалось дымное облако — предвестник большого города. По берегам реки потянулись пирсы, заводы, склады, доки. Стальные громады океанских пароходов, окутанные парами и дребезжащие лебедками, скрывали причалы и толпы грузчиков. Повсюду английские, американские и японские флаги. Шум механизмов, крики кули, перетаскивающих на бамбуковых коромыслах тысячи тонн заморских грузов, мощные буксиры у высоких бортов судов — везде суета кипучего труда. Чистенькие деревянные паровые катера, блистая выдраенной тиковой палубой и медяшкой, развозят по реке дирижеров этого концерта иноземной техники и китайской мускульной силы. Они сидят развалившись в отутюженных светлых костюмах и белых тропических шлемах, изнывая от жары.

— Вот это порт! — восхищенно воскликнул Нифонтов.

— Грузооборот Шанхая больше, чем Кантона, Тяньцзиня и Сватоу, вместе взятых, — с гордостью сообщил Лухманов.

Но вот река повернула влево, и справа, по берегу её широкой излучины, сверкнули зеркальными стеклами и мрамором облицовок фасады зданий Бэнда — набережной, цитадели торгового капитала империалистов. Как бы подпирая её жерлами длинноствольных орудий, посредине реки стояли на бочках военные корабли.

Первым прошел темно-серый, почти черный японский крейсер «Цусима», с золотой хризантемой на форштевне. Русская и японская труба пропели друг другу вежливое «захождение», офицеры отдали честь, команды стали «смирно».

За ним высилась громада американского бронированного крейсера «Саус Дакота». На его грот-мачте развевался синий с белыми звездами адмиральский флаг. Выкрашенный в светлый, голубовато-серый цвет, с четырьмя высокими трубами и стальной ажурной фок-мачтой, унизанной прожекторами, он сильно дымил, собираясь к вечеру покинуть Шанхай вслед за ушедшими в море флотилиями эскадренных миноносцев. Снова трубы пропели «захождение», но на американском корабле матросы стали «смирно» только на верхней палубе. В батареях царил галдеж, полуодетые моряки сидели, свесив ноги в открытые орудийные портики, и отпускали громкие замечания, указывая на русский корабль пальцами. Стоявшие на юте американские офицеры с застывшим на лицах безразличным высокомерием, казалось, не замечали скандального поведения своих подчиненных.

— И это адмиральский корабль! — воскликнул Нифонтов. — Ну, знаете, от американцев я этого не ожидал.

— Да, нелегко им уйти из Шанхая, — отозвался Лухманов, — здешняя полиция везде ищет дезертиров. Задержанных собирают в батарейной палубе под караул морской пехоты. Вот и получается заведение.

— И многие удирают? — полюбопытствовал комиссар.

— Сейчас многие. Газеты обещают близкую японо-американскую войну. Азиатская эскадра обречена: её в первые же дни легко и без потерь потопит японский линейный флот. Вот «америкэн бойс» и прячутся за юбки женщин всех национальностей, а их в Шанхае достаточно. Когда Штраус [12] Американский адмирал, командовавший в 1921 году азиатской эскадрой. уйдет, они вылезут на свет божий и начнут устраиваться в Шанхае или других городах. Платили им за службу основательно, и деньги у них есть.

На двух бочках, носом в море (англичане предусмотрительны!) стоял, сияя чистотой, белый двухтрубный крейсер «Хаукинс». В дополнение к обычному «захождению» вызванный наверх караул морской пехоты отдал честь оружием проходившему русскому кораблю.

— У этих, даже случись революция, всё равно будет образцовый порядок: природные моряки и служаки, — заметил комиссару лоцман.

Нифонтов усмехнулся, а Павловский отозвался:

— Но колонии они всё-таки потеряют.

Лухманов задумался и после небольшой пауз отвечал:

— Возможно, когда-нибудь. Но это не так просто: колониальные англичане привыкли жить на пороховой бочке и хорошо вооружены. Я о штатских англичанах говорю. Вот увидите здешний волонтерский корпус.

Деловой и административный центр иностранного Шанхая проплывал мимо «Адмирала Завойко». С широкой асфальтированной набережной доносились гул трамваев, гудки автомобилей, крики рикш и грузчиков. Общее внимание привлекло здание Морской таможни с колоннами и башенными часами. Перед ним обращенная к реке бронзовая статуя англичанина Харта, ухитрившегося в прошлом столетии передать в руки своих соотечественников сбор пошлин со всех ввозимых в Китай товаров.

— Вот Управление торгового порта, — указал Лухманов на соседнее здание, — перед ним две пушки. Они стреляют ежедневно в полдень один раз и три раза в любое время суток в случае тревоги для волонтерского корпуса.

— Английского? — спросил комиссар.

— В рядах волонтеров состоят все иностранцы, желающие с оружием в руках защищать свои права в Китае. Оружие, патроны и военную форму волонтеры держат дома. А для стрельбы по безоружной толпе особой подготовки не требуется.

— А вы сами? Что вы делаете по тревоге? — опять спросил комиссар.

— Что за бестактный вопрос, — проворчал старший офицер.

— Я по тревоге должен быть на реке, — уклончиво ответил Лухманов и повернулся к штурману: — Вот видите, сигнальная башня из серого камня, похожая на заводскую трубу? На её вершине мачта. Здесь падением черного шара показывают полдень, здесь же поднимают сигналы о тайфунах.

Шумный и людный восточный рынок замыкал Международный сеттльмент. Дальше, за древней городской стеной, раскинулся Наньдао с двухмиллионным трудолюбивым, искусным в ремеслах населением, с самобытной культурой, сложившейся в незапамятные времена. Пахнуло дымом и бобовым маслом, набережная стала менее опрятной, загроможденная горами товаров, речными деревянными пароходами с одним задним колесом и целым флотом больших, средних и малых парусных джонок, стоявших у пирсов в несколько рядов. Между ними прижалось множество больших и малых сампанов, плавучие рестораны, ночлежки, парикмахерские, лавочки. Река жила полнокровной, кипучей жизнью, проникая в глубь Наньдао узенькими каналами, разделявшими каменные массивы больших трехэтажных густонаселенных домов. На набережной шла погрузка и выгрузка, купля и продажа. Везде масса народа, но европейцев не видно.