Адриан Романовский - Верность

— Что же, по-вашему, следовало делать, если бы полиция ворвалась на корабль? Выдать им Полговского?

— Ни в коем случае! После такого прецедента нас бы перестали считать военным кораблем. Нужно было арестовать на борту весь полицейский наряд, применив, если бы потребовалось, физическую силу. А утром передать арестованных китайским властям. Это был бы конец карьеры Меллауса, а для китайцев весьма приятный и полезный для будущего урок.

— А если бы они стали стрелять?

— В это, знаете, я не верю. Угрожать оружием, может быть, и стали бы, но, так же нерешительно, как тот китайский пехотинец, которого разоружил Ходулин. Их так же легко было бы разоружить, если действовать решительно. Вот это и надо внушить всем!

— А как же с Григорьевым и Нифонтовым?

— Наши офицеры, да и матросы, Бронислав Казимирович, ездят на берег. У Нифонтова, Григорьева и у меня в Шанхае жены и дети. У других — знакомые. Берег через жен и знакомых неизбежно влияет на их настроения, а иногда и на действия.

— Этого не должно быть.

— Не должно быть, но это всегда было, есть и будет. Вот смотрите, приходит знакомый: «Николай Петрович дома?» — «Нет, он сегодня не будет, он на корабле». Значит, Клюсс сегодня ночует дома, заключает знакомый… Прибегает знакомая: «Ах, какой ужас! В городе будет резня! Бедняжка, вы одна в китайском квартале! Кто вас и ребенка защитит от этих варваров? Вызовите мужа, напишите ему, что вы заболели. Пусть за него кто-нибудь из холостяков постоит на вахте». Сидит знакомая и ждет, пока не придет муж. А раз приехал, можно от его имени и по телефону позвонить. Видите, как это просто?

На лице командира хитроватая улыбка. Комиссар тоже улыбнулся:

— Значит, вы уверены, что не Григорьев звонил. Кто же тогда?

— Не всё ли равно кто? Ясно только, что не Григорьев. Человек он скромный и очень честный. Как можно такому офицеру не верить?.. Одно плохо — нерешительный очень.

— А Нифонтов?

— А Нифонтов, Бронислав Казимирович, прошлой ночью вел себя, как и подобает старшему офицеру в отсутствие командира. Достоинства своего не уронил и никаких оплошностей не сделал.

— Напрасно он Григорьева на берег отпустил. И со мной это не нашел нужным согласовать.

— Может быть. Но в результате на вахте оказался штурман — хороший вахтенный начальник. Григорьев, вследствие недостаточного знания английского языка, мог бы и растеряться, и инициатива перешла бы к часовому у флага. Кто тогда стоял? Губанов? Этот запросто мог выстрелить. А там и пошло…

— Пожалуй, вы правы, — согласился комиссар.

— Ну а теперь я должен ехать к харбор мастеру и заявить решительный протест по поводу действий его речной полиции, — сказал командир.

Харбор мастер Шанхайского порта немедленно принял Клюсса. Это был седой благообразный англичанин лет шестидесяти с красным, обветренным лицом и ухватками старого капитана-парусника. Его давно интересовал русский корабль — белая паровая яхта, прибывшая с Камчатки и отказавшаяся идти во Владивосток. Говорят, прошлой ночью на ней был бунт. Интересно, как справился со своей командой русский командир? Ещё год назад, при первой встрече, он показался смелым и решительным. Вот такие прежде плавали здесь на русских военных парусниках.

В те далекие времена бунтовщиков вешали на реях. Теперь другие порядки. Их лишь сажают в тюрьмы. Корабли обзавелись высокими дымовыми трубами, обросли броней, с их мачт исчезли паруса, а с палуб Iron men of wooden ships. [56] Железные люди с деревянных кораблей (англ.).

Русский командир вошел в полной форме, молча поклонился и, звякнув саблей, сел в предложенное ему кресло. На лице — сдержанный гнев.

— Насколько мне известно, сэр, — начал он без обычных приветствий, — речная полиция находится в вашем подчинении?

— В моём.

— Не откажите тогда объяснить, чем вызвано ночное вторжение на вверенный мне корабль начальника речной полиции Меллауса? Разве он не знает, что «Адмирал Завойко» военный корабль, на котором в любых случаях обходятся без полиции. Кроме того, я стою в китайских водах, вне зоны его деятельности. Чем же вызваны такие смелые действия полицейских чинов?

— Я ещё не имею донесения капитана Меллауса, сэр, но слыхал, у вас был бунт…

— А я, сэр, слышал другое: что у вас взбунтовалась речная полиция.

Оба обменялись сдержанными улыбками. Это сломало лёд и как-то сразу создало дружескую атмосферу.

— Похоже, что кто-то надул нас обоих, — отвечал харбор мастер.

— В этом я не сомневаюсь, сэр. И даже скажу вам, кто надул. Это исключенный с русской службы командер Хрептович, сейчас капрал волонтерского корпуса.

— Я его не знаю. Впрочем, вспоминаю, сэр. Это он полгода назад пытался взять на абордаж ваш корабль на Шанхайском рейде? Он не сумасшедший, сэр?

— К сожалению, не только он, сэр. Начальник речной полиции сделал свой ночной визит, имея его в свите.

— И он был у вас на борту?

— На корабль его не пустили, но на полицейском катере он был.

Харбор мастер удивленно поднял брови и отвел взгляд на модель любимого корабля «Летящее облако», на котором он обошел все моря и океаны. Корабля давно не существует, но искусно сделанная в Гонконге модель напоминала ему о молодости, о днях, полных отваги, риска, побед над стихией.

«Русский командир прав, — подумал старый моряк, — речную полицию пора приструнить и вытравить из неё повадки королевской морской пехоты». Взглянув на Клюсса, он заключил:

— Я разберу этот прискорбный инцидент, сэр, и воздам должное моим подчиненным. А вас прошу принять мои искренние извинения.

Клюсс встал и, поклонившись, надел фуражку:

— Со своей стороны считаю долгом предупредить вас, сэр, об отданном мною распоряжении: если муниципальные полицейские ещё раз самовольно взойдут на борт вверенного мне корабля, они будут арестованы и переданы китайским властям.

Харбор мастер молча поклонился, подумав: «Русский медведь всё-таки не удержался и на прощание показал когти». Когда дверь за командиром «Адмирала Завойко» закрылась, он подошел к окну. У таможенной пристани покачивался моторный катер под русским военным флагом. Приняв на борт командира, катер отвалил. Баковый матрос, положив отпорный крюк, поставил на носу флагшток с длинным вымпелом, чтобы все знали, что на катере командир корабля. Глядя вслед удалявшейся шлюпке, харбор мастер подумал: «Вряд ли у этого офицера могла взбунтоваться команда. На большевика он тоже непохож. Загадочные люди эти русские».

Через неделю Глинков сказал комиссару:

— Думаю, Бронислав Казимирович, что уже можно провести организационное собрание партийной группы. По-моему, в первую очередь следует привлечь товарищей Шейнина, Дойникова, Дутикова и машиниста Губанова. Ребята все положительные, достаточно серьезные. С каждым из них я говорил отдельно и убедился, что по своим взглядам это преданные Советской власти люди. Все они написали заявления на твоё имя. Полагающихся по Уставу рекомендаций у них, конечно, нет, но одну каждый из них от меня получит.