Евгений Воробьев - Незабудка

Мы согласились на том, что самые большие потери времени связаны с передвижениями комбайна — здесь конструкторы должны принять серьезный упрек. Кабель у «Донбасса» очень длинный, триста пятьдесят метров. При переноске его приходилось свертывать в большой, тяжелый моток, выносить в штрек, затем вновь развертывать, чтобы протянуть кабель по новому пути. Кулеша разделил кабель на две части и соединил их специальной муфтой. Теперь на переноску кабеля уходило времени вдвое меньше.

А где еще искать потерянные минуты? В каких углах шахты они валяются?

Большая возня с упорной стойкой — за смену ее переносят много раз. Где же выход? Кулеша предложил удлинить ведущий канат. Тогда перестанут носиться по всей шахте с этой упорной стойкой, как с писаной торбой. Да, но как удлинить канат? Ведь на барабан нельзя накрутить больше двадцати пяти метров!

Кулеша приподнял с подушки всклокоченную голову, оперся локтями и посмотрел на меня с простодушной хитростью. Он был счастлив тем, что оказался догадливее русского инженера.

В самом деле, столько каната накручено на барабан при толщине восемнадцать с половиной миллиметров. Но ведь можно — уже проверено! — взять канат потоньше, пятнадцатимиллиметровый, и тогда мы сильно выиграем в длине каната!..

Не успели мы всесторонне обсудить все проблемы, связанные с работой комбайна, как раздался звонок. В дом ввалилось многочисленное семейство сына Стефана.

Он был удивительно похож на отца, только лицо у Стефана совсем молодое, а сам он сед, как лунь.

Не успели мы перезнакомиться, не успели все внуки и внучки облобызать дедуню, как раздался новый звонок.

— Кого еще несет нелегкая? — проворчал Кулеша, не спуская веселых глаз с двери.

Пришла дочь Малгожата с мужем-учителем и близнецами-девочками — обе одинаково одеты, завиты и причесаны. Явился сын Войцех с хорошенькой женой и с младенцем на руках. Пришла дочь Констанция с мужем и моложавой свекровью. Талия у свекрови была тоньше, чем у молодых женщин. Свекровь носила прическу «конский хвост» и вполне могла сойти за старшую сестру Констанции.

И всех вновь прибывших старик уверял, что он «здоров как рыба» и что вся история с ногой не более, как умелая симуляция, поскольку при подземной травме заработок ему выплачивают полностью.

Едва появилась Констанция, отец похвалился мне, что она — доктор, однако отца лечить отказалась. Констанция — психиатр, истинное ее увлечение — варьяты, то есть сумасшедшие. Вот если дети дружными усилиями сведут его когда-нибудь с ума, то он станет пациентом дочери...

Позже всех явился Збышек. Я взглянул на стену и сразу узнал его в футболисте с цифрой «11» на спине.

Пришел Збышек один, но его встретили шумнее всех.

Збышек чуть ли не вдвое моложе Стефана, но очень похож на старшего брата. Это — черноволосый, совсем молодой Стефан, только, пожалуй, шире в плечах, пожалуй, более рослый, пожалуй, с более тонкими чертами лица и, пожалуй, держится прямее, чем старший брат. Может быть, потому, что не знал тяжести всего, пережитого Стефаном, или успел распрямить спину после шахты?

Все заговорили о футболе, о шансах команды горняков, заспорили о каких-то тонкостях игры. Тут Кулеша сказал, что неразумный человек может сломать ногу и в забое, а разумный остается цел и невредим, даже если играет в футбол. Свекровь с талией в рюмочку и с «конским хвостом» на затылке спорила с большим апломбом, нежели мужчины.

Уже несколько раз я порывался встать и уйти. Я вовсе не собирался мешать свиданию детей с больным отцом. Не тут-то было! Кулеша бурно настаивал на том, чтобы я остался. Констанция, на правах врача, попросила меня не уходить, чтобы не нервировать больного, и Кулеше очень понравилась такая мотивировка.

Ужинали в соседней комнате, но чокаться все приходили к больному. Он держал резервную бутылку под столиком у кровати и каждый раз, когда наливал рюмки мужчинам и не отстающей от нас свекрови, называл свою водку «запазуховкой», «подстолувкой» или «кельнеровкой». Только Збышек не пригубил рюмки, да никто его и не вздумал угощать.

После появления Збышка мне, честно говоря, и самому не хотелось уходить. Я все приглядывался к нему, невольно пытался вызнать, что он за парень.

Он был молчалив, чем-то опечален, хотя умело скрывал плохое настроение и подделывался под общее веселье.

От Збышка не ускользнул мой повышенный интерес к нему. Не раз он перехватывал мои взгляды; привык к популярности, к почтительному узнаванию и, видимо, отнес меня к болельщикам, которые льнут к знаменитостям. Збышек частенько посматривал в мою сторону — может быть, удивлялся тому, что его узнали? Впрочем, он ведь играл в Киеве, во Львове, в Донбассе; где-нибудь там его и видел русский инженер.

— Збышек уже половину Европы объездил, — сообщил Кулеша с гордостью. — Вообще он у нас родился в чепчике... — и, заметив мое недоумение, пояснил:— ...по-русски говоря, родился в сорочке.

— Англичане говорят — родился с серебряной ложечкой во рту, — подал голос молчаливый муж Малгожаты, школьный учитель.

Збышек отрицательно покачал головой и даже сделал протестующий жест, но Кулеша этого не заметил и продолжал, все больше увлекаясь:

— Наверно, Езус поцеловал Збышка, когда он появился на этот свет...

Разговор по-прежнему вертелся вокруг футбола, шахтерских команд, чемпионов, их поклонников. Но я все время видел глаза Збышка, он был очень одинок в шумном и веселом обществе.

— А верно, — спросил я вполголоса, когда мы со Збышком отошли вдвоем от стола и еще не приблизились к больному, — есть такие любители футбола, которые ездят за своей командой в другие города?

— Много!

— Я слышал — не только парни, пожилые горняки, но даже пани?

— В прошлом году я знал одну такую девушку. — Его ресницы дрогнули. — И спортовец, с которым она дружила, был в нашем клубе «Полония» самый счастливый человек. Вот тогда он поверил бы, что родился в чепчике...

— А сейчас что же? Она разлюбила спорт?

— Того не знаю. Но она разлюбила спортовца. — Он тяжело, всей грудью вздохнул, и цепочка, на которой висел невидимый крестик, шевельнулась на его сильной шее. — Увлекается теперь мотоциклом...

Старый Кулеша услышал слово «мотоцикл» и с ходу встрял в разговор — будто сам рванулся на мотоцикле с места без всякого разгона. Он принялся сравнивать мотоциклы Ижевского завода с чешской «Явой»...

Когда я уже прощался с Кулешей, со всеми его чадами и домочадцами, Збышек неожиданно заявил, что ему тоже пора идти. Заодно он проводит пана россиянина до трамвая.

Теперь, когда мы остались наедине, искушение заговорить со Збышком о Сабине стало сильнее. Но имел ли я на это право? Ведь ее откровенность со мной вовсе не означала, что я могу откровенничать о ее делах с другими!