Евгений Воробьев - Незабудка

После чая Юлия Ивановна включила телевизор, транслировали концерт самодеятельности.

Нет, Капа не радуется, слушая певицу, лаборантку пищевого института, и не умиляется, что у нее отличный голос. По-видимому, жизнь не позволила ей всецело отдаться музыке.

— Мне эту лаборантку, Юлия Ивановна, всех жальче, — вздохнула Капа. — Чем выше премия, тем яснее, что погиб талант. Ее трагедия, что не поет в опере...

Пусть в самодеятельности выступают те, кто из-за недостатка способностей провалился на конкурсных экзаменах, или те, кого отсеяли из музыкального, балетного или циркового училища. И нечего радоваться тому, что лаборантка или водитель троллейбуса не занимаются безраздельно любимым искусством...

Никому, даже матери, маленькая Капа не признавалась, кем мечтает стать, когда вырастет. В далеком детстве она хотела расклеивать на улицах Ленинграда театральные афиши; хотела стать Конкордией Самойловой — она самая главная на кондитерской фабрике, поэтому и конфеты назвали ее именем; хотела быть контролером в цирке; позже мечтала, как Людмила Савельева в фильме «Война и мир», скакать верхом в красивой амазонке; хотела быть диктором телевидения, вести КВН и, конечно же, мечтала побывать в космосе, как Валентина Терешкова...

Капа снова заговорила об экзаменах. Если бы их проводили более разумно, если бы в ходе экзаменов удавалось выявить, есть или отсутствуют способности, черты характера, обязательные для той или другой профессии. В балетную школу не принимают же кривоногих, с плоскостопием, долговязых нескладех. В консерватории же нечего околачиваться без музыкального слуха. А иные норовят попасть туда, где стипендия побольше: студентам платят неодинаковые стипендии. Но разве у будущего врача или учительницы аппетит меньше, чем у будущего инженера?

Юлия Ивановна вспомнила свою Тришку: когда та поступала в медицинский, она и сомнений не знала. Тришка с детства мечтала лечить, в пионерском лагере и в школе ходила с красным крестом на рукаве.

Капа уже много слышала от Саввишны и Юлии Ивановны о Тришке, вглядывалась в ее фотографии над тахтой и ни о чем не расспрашивала. Симпатичный лейтенант-ракетчик с вымученной фотографом улыбкой и с непослушными вихрами — муж Тришки; голопузый ребятенок — их сын.

Юлия Ивановна рассказала, что Тришка живет как раз на полдороге между Норильском и портом Находка, оттуда три года скачи — ни до какого государства не доскачешь. Впрочем, присказка прозвучала в «Ревизоре» до того, как появились самолеты и ракеты стратегического назначения... Пел-напевал зятек Петро: «Увезу тебя я в тундру, увезу тебя я в тундру, увезу тебя одну...» — и в самом деле увез Тришку на край земли в вечную мерзлоту, то ли за Полярный круг, то ли малость до него не доезжая...

Капа не находила сходства между собой и Тришкой, но Юлия Ивановна настаивала на своем — обе слегка картавят, у обеих темно-русые волосы с рыжинкой. Она горячилась, — как же Капа не замечает сходства? — но забывала, что ни одной из этих примет фотографии передать не могли.

Хорошо помнит Юлия Ивановна и первый мирный год.

Еще светили тусклым светом синие лампочки на лестницах, в трамваях, еще многие рамы не были застеклены, и куски фанеры бельмами покрывали незрячие окна. Женщины еще ходили в ватниках, шинелях. Саввишна донашивала бушлат, который ей подарил сосед по квартире, старшина второй статьи: она тщательно драила пуговицы, блестел каждый якорек. Старушечья аккуратность или подчеркнутое уважение к морской форме?

В августе 1945 года из Мелекеса вернулись эвакуированные фонды. Семнадцать вагонов, набитых ящиками с книгами и рукописями.

После зимовок в неотапливаемом здании ящики с каталогами разбухли и с натугой выдвигались из шкафчиков. В дни блокады, когда каждая ступенька давалась с трудом и сил совсем не оставалось, лифт не работал. А сейчас, когда силы восстановились, лифт исправно доставлял книги в читальные залы. Пройдет еще немного времени, и с полок ежедневно, как до войны, будут снимать тысяч десять книг.

Студенты ходили с полевыми сумками, планшетами. Юля бегала в библиотечный институт с полевой сумкой, подаренной Вадимом. Каждый день она пробегала мимо больницы. Во время блокады там помещался госпиталь и висела табличка: «Прием раненых», а сейчас на двери вывели свежую надпись: «Прием больных».

Тришку перевели из яслей в детский сад, и она жила там с понедельника до субботы. Как все маленькие ленинградцы, она так осторожно клала в рот кусочки хлеба, словно боялась, что откусит себе палец. У Юлии Ивановны от блокады осталась привычка, и она перешла по наследству к дочке: обе после еды до глянца вытирали тарелки маленьким ломтиком хлеба.

Однажды мать пришла за Тришкой и услышала, как дети играют:

— Поклянись, Тришка, самой страшной клятвой...

— Чтоб мне хлебную карточку потерять! — Тришка подняла два пальца совсем как боярыня Морозова, которую везли на санях, в отрывном календаре...

Но время брало свое, карточки забывались, и в комнате звучал голос, который десять лет назад был бы воспринят как фантастический призыв из другой эпохи:

— Тришка, обедать! Суп стынет... Ну, сколько раз тебя звать?!

Юлия Ивановна охотно рассказывала Капе о дочери, видимо, сильно соскучилась. Капа от Саввишны знала, каким трудным было детство Тришки и сколько в те годы пережила Юлия Ивановна: «Всю молодость пила чай вприкуску со своим горем...»

А сегодня Юлия Ивановна вспоминала о Тришкином детстве только веселое.

Зашел однажды к ним управдом, лысый усатый дядька, а Тришка возьми да спроси у него: «Дядя Ваня, почему у тебя остальные волосы есть, а других нету?» Когда Тришка стала школьницей, то спросила вечером первого сентября, удивленная: «Разве завтра опять в школу? Зачем? Я там сегодня все видела...» Бедняжка, она не знала, что в школу поступают на десять лет... А когда Тришка научилась читать, то удивлялась, что Саввишна малограмотная. Всю жизнь живет в центре города, рядом с библиотекой и — малограмотная. «Согласно твоей теории, смеялась мать, — самые начитанные люди живут возле библиотек?» Когда Тришка читала первую главу из «Евгения Онегина», она покатывалась от смеха в двух местах: «Когда же черт возьмет тебя?» (взрослые не разрешают детям чертыхаться, а сами?) и «Месье прогнали со двора...».

— А почему вы Ирину зовете Тришкой?

— Прижилось... Наверно, потому, что всю ее одежду перешивала из своей. Много лет латала Тришкин кафтан...

Экзамены в школе Тришка сдавала в одном и том же платье, перед экзаменом клала под пятку пятак, чтобы принести домой пятерку. Вспомнилось, как Тришка впервые застеснялась пойти в летнем платье без лифчика. А когда, окончив школу, Тришка уезжала с матерью в дом отдыха в Репино, вдруг забеспокоилась: «Мы уедем, мама, а вдруг придет письмо от Пети?» — «Почтальон подсунет под дверь». — «А если письмо будет толстое и не пройдет в щель?» Так мать поняла, что дочь влюбилась в Петю, курносого и вихрастого курсанта ракетного училища...