Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

Не шевели и ты в своем сердце того, что было, но что минуло. Я буду довольна и тем, что от всего сердца желаю тебе...»

Мурат дочитал письмо до конца и, расслабленный, прислонился к стенке вагона. За каждой строкой письма, вышедшей из самого сердца, стояло страдание женщины, которая любила, но не имела права любить.

Позади осталась нескончаемая казахская степь. Поезд приближался к Москве. Еще недавно война казалась далекой, бойцы ее видели только в воображении. И на тех местах, по которым продвигался эшелон, лежал еще отсвет мирной трудовой жизни.

Теперь люди почувствовали дыхание войны. С каждым днем становилось холодней, и природа словно коченела. Раньше по ночам даже маленькие станции веселили глаз яркими огнями. Теперь многолюдные города проступали из темноты мрачными громадами, словно спящий таежный лес.

В пути сталкивались два встречных потока. С запада проходили составы, битком набитые эвакуированными. Казалось, поезда словно ложками черпают, но не могут вычерпать беженцев.

Сегодня утром два немецких самолета бомбили эшелон. Ержан стоял у двери. Он услышал гул самолета, вытянул шею и стал оглядывать хмурое небо. Самолеты шли низко, и на какое-то мгновение на фюзеляже одного из них Ержан явственно различил крест. Сердце у него похолодело. Среди грохота колес послышалась пулеметная стрельба. В вагоне сразу наступила тишина. Вот со свистом падает бомба. Такое ощущение, будто тебе перебирают кишки. Бомба разорвалась в пятидесяти метрах от полотна дороги. На открытых вагонах эшелона сидят пулеметчики. Как мог забыть об этом Ержан! Многое бы он дал, чтобы оказаться рядом с ними. Трудно и унизительно сидеть в этой закупоренной коробке с тонкими стенками и ждать смерти, не имея возможности сопротивляться. Солдаты словно приросли к месту, ни один человек не пошевелился. Ержан напряг всю волю и, подавляя в себе страх, не отходил от двери. Спиною он чувствовал, что солдаты смотрят на него, стараясь по поведению командира определить, далека или близка нависшая над ними опасность.

Поднявшись с места, к двери подошел Зеленин. Достал из кармана махорку, протянул Ержану. Гул самолета то отдалялся, то снова приближался. И при этом у Ержана мурашки бегали по спине.

— Загорелся! Горит, сволочь! А-а, капут! — закричал Зеленин.

Один самолет падал на землю, распустив клубящийся хвост дыма.

Стало быть, они уже в «кольце войны». Ержан не увидел врага в лицо, но первое столкновение состоялось. Жаль, что его взвод не вывели оборонять эшелон. И все-таки Ержан не ударил лицом в грязь. Он вел себя выдержанно и твердо. Люди это видели.

Ержан чувствовал прилив душевных сил, даже немного гордился собою. В таком приподнятом настроении спустя два часа он пришел к Раушан. То ли потому, что люди непрерывно входили и выходили, то ли к нему уже привыкли, но на его появление никто не обратил внимания.

Войдя, он сразу увидел Раушан. Она сидела в правой стороне вагона и даже не повернула к нему головы.

С каким-то благоговением девушка слушала рассказ джигита, который сидел напротив. Его Ержан знал. Это был разведчик Дулат.

— Когда он во второй раз зашел, я нацелился ему прямо в рыло. И дал как следует. — Плотный низкорослый Дулат согнулся и показал, как он бил из пулемета.

— Здравствуйте, — сказал Ержан, подходя к ним.

Разведчики — баловни полка. Младших командиров почти не замечают. Дулат и на этот раз не почтил Ержана. Вместо того, чтобы встать и отдать честь, он лишь кивнул и с жаром продолжал рассказывать. Раушан слегка кивнула и снова стала смотреть Дулату в рот. Ержан стоял, не зная, как себя вести. Раушан забыла о нем.

Для нее, казалось, не было сейчас никого, кроме Дулата. Ержан повернулся и вышел, унося в душе досаду.

Он вернулся в свой вагон. Там сидел политрук роты Василий Кусков. Политрук бросил на Ержана короткий взгляд и, продолжая разговор, снова повернулся к бойцам, обступившим его.

— Так ты говоришь, что совсем не испугался?

Под взглядом Кускова Борибай стеснительно улыбался. Видно, он чуточку приврал.

— Конечно, так... маленько... — Борибай почесал затылок. — Все ж таки, по совести говоря, мы не испугались.

— Выходит, ты прирожденный герой. А что касается меня — я немного струсил.

Кусков сказал это серьезно, без шутки. И всем стало как-то легче, все заговорили свободно. В первый раз, конечно, человек пугается. Как не испугаться?

— У меня тоже все внутри похолодело. Печенка екнула.

Послышался смех. Люди ждали разрядки, и эта разрядка произошла.

— Когда бомба падала, да этот еще ее свист... ну, я закрыл глаза, да так и свалился на пол. Думал, конец мне, — сказал Земцов, совсем еще юный боец.

— Да, голосок у нее противный, — поддержал Бондаренко.

— Самое скверное на войне — это невозможность отразить удар врага, — проговорил Кусков, снова вступая в разговор.

— Верно говорите, товарищ политрук. Хуже нет, как чувствовать себя в мышеловке. Вроде нас связали по рукам и ногам. Вот в чем гвоздь!

Василий Кусков слушал внимательно, очень внимательно. Он любил, когда люди раскрываются и говорят непринужденно. Кускову за тридцать, но на вид он моложе. Был он тонок и плотен, и это придавало ему юношескую стройность. Голова маленькая и маленькие руки. В его внешности не было ничего, что бросалось бы в глаза, что выделяло бы его среди других. О таких говорят: человек средненький. Только губы, полные и выразительные, и рвущиеся из-под пилотки густые темно-русые волосы придавали ему залихватский вид, что вовсе не вязалось с его спокойным взглядом и сдержанными движениями.

Ержан любил Кускова и доверял ему. Кусков умел найти прямую тропку к человеческому сердцу и делал это не навязчиво. Просто люди сразу проникались к нему доверием и не таились. Ержан спрашивал себя: почему он не такой? Действительно, он был не такой — все волнения, все переживания носил в себе, и это было нелегко. «Будь Кусков на моем месте, — размышлял Ержан, — он давно договорился бы с Раушан. Уж они договорились бы!»

Или взять Дулата. Как он рассказывал о своей стрельбе по самолету! Весь напружинился, как ястреб, зеленые глазки блестят — может ли Раушан устоять перед таким геройством! Никогда не смотрела Раушан на Ержана такими изумленными, зачарованными глазами.

И чувство собственной приниженности овладело Ержаном.

Пепельно-свинцовые взлохмаченные тучи, клубясь, плывут на восток. Когда они расходятся, тогда в просветы смотрит бледное небо. Осенний ветер своим сухим шершавым дыханием подбадривает работающих солдат — он проникает в рукава, за ворот гимнастерок и остужает разгоряченные, потные тела. Порою начинает сеять мелкий дождик, и ветер кидает брызги в лицо.