Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

«Почему я не такая?» Раушан перевела взгляд на двух задремавших санитаров. Они тоже с наслаждением вытянули натруженные ноги.

Мужчинам на войне легче. Девушкам куда труднее. В фильмах, которыми Раушан увлекалась, санитарки ловко и красиво ползли в дыму, перевязывали раненых бойцов и самоотверженно выносили их из огня. Неизвестно почему, но в тех картинах люди на войне не погибали. Если, как исключение, и умирал кто-нибудь, то такой красивой смертью, что и тебе хотелось погибнуть так же. Война на деле оказалась совсем иной. В первый же день боев при виде крови, бившей из раны, при виде предсмертных мучений солдата иллюзии красивой войны развеялись.

Тот романтический порыв, который бросил Раушан на фронт, выветрился, а спокойное мужество еще не пришло. Выдержит ли она? Не сломается ли? И сердце неспокойно. Встретился юноша с черными бровями, с глазами, которые тревожат. Но какой-то он непонятный. То жизнерадостный, оживленный, порывистый, глаза светятся. А то хмурится, мнется, молчит. И такой у него вид, будто в глубине души бурлит и клокочет что-то большое, а что — он выразить не умеет.

В такие минуты Раушан поглядывала на Ержана с боязливым любопытством. Тяготясь молчанием, они расходились. Он улыбался на прощанье — слабо и виновато. Ей уже казалось, что он отдаляется от нее, и вдруг в перерыве между боями — как гром среди ясного неба: «Люблю».

Разведчик Дулат приходил чаще, но, как только начались бои, они встречались урывками, случайно. Раушан чувствовала себя с ним проще. Он всегда смешил ее. Лихой разведчик, забубенная голова, говорун — с ним было весело, и только Уали Молдабаев совсем другой. Он тоже не упускал возможности встретиться с ней. Вначале ей не понравился этот масляно улыбающийся немолодой уже человек с серо-пепельным, рябоватым лицом. Когда его оценивающий взгляд пробежал по ее фигуре, все в ней взбунтовалось. Гнев бросился ей в голову. Но такт, привитый с детства, не оставил ее. Раушан сдержалась перед человеком, чье звание и возраст требовали уважения.

Впрочем, потом она не замечала такого взгляда у него — Уали всегда был вежлив и корректен. Может быть, Раушан тогда показалось? По всему видно, Уали — человек большого жизненного опыта, культурный, образованный.

— Добрый день, сестричка!

Любезно склонив голову, перед нею стоял Уали и протягивал руку. Появился именно в ту минуту, когда Раушан раздумывала о нем. Раушан испугалась, что по выражению лица он догадался о ее мыслях. Он с улыбкой смотрел своими маленькими сверлящими глазами, которым, казалось, открыт каждый уголок ее души. Девушка боязливо подала ему руку. Ее щеки разгорелись. Разбуженный голосом Уали, Коростылев поднял голову, недружелюбно глянул на него и снова захрапел.

— Почему вы так смутились, сестричка?

«Да, да... он все видит».

Раушан встала.

— Что за формальности, сестричка? Сколько раз я просил не вытягиваться передо мной!

Легким, осторожным движением коснувшись плеч Раушан, он заставил ее снова сесть. Она ответила с неловкостью:

— Вы же старший лейтенант.

— Ну при чем здесь мое звание? Я был бы счастлив, если бы вы видели во мне старшего брата.

Раушан молча опустила голову. Уали считал себя сердцеведом, смущение девушки он истолковал как хорошее для себя предзнаменование.

Он тут же заговорил — жарко, возбужденно:

— Война многим перевернула жизнь и спутала все карты. Не будь войны, вы уже учились бы в Алма-Атинской консерватории. Не об этом ли вы грустили сейчас в одиночестве?

Он не спускал с лица Раушан улыбчивых глаз. Раушан действительно мечтала поступить в консерваторию, но сейчас ей не хотелось вспоминать об этом, и она ответила:

— Нет, я не думала поступать в консерваторию.

— Большая ошибка! — сказал Уали, и Раушан рассмеялась в душе, веря, что ей удалось обмануть этого многоопытного человека с маленькими пытливыми глазками. Он продолжал, воодушевляясь:

— Я так живо представлял себе вас на эстраде. Вы поете, и вам не дыша внемлет зачарованная толпа. Говоря откровенно, я без ума от искусства. Я люблю его почти смертельно. Кто же не любит искусства? А вместе с тем я человек науки. Но все интересы ученого, все ученые степени я променял бы на торжество артиста, которому рукоплещут тысячи поклонников. Что делать! Все это одни мечты. Я не рожден артистом.

— Как легко вы бросаетесь наукой! — засмеялась Раушан.

— Есть вещи, ради которых можно пожертвовать всем. — Уали помедлил, словно боясь своей искренности... — Да... Искусство, любовь. У меня нет таланта, но я не грущу. Я тешу себя мыслью, что увижу в сиянии искусства самого близкого мне человека.

— Вам нужно жениться на знаменитой актрисе, — шутливо сказала Раушан, не сознавая, что сама помогает Уали пробираться к намеченной цели.

— Это несбыточно. Впрочем, это и не привлекает меня. Гораздо ценнее своими руками отгранить еще не окрепший талант, вырастить, выпестовать его. У меня есть к тому все возможности: мой авторитет, связи в столице.

— Вот вы и попробуйте.

Уали проговорил как бы вскользь:

— На передовой тихо. Прогуляемся немного?

— Хорошо.

По неглубокой ложбине они медленно пошли к лесу. Проснувшийся Коростылев крикнул:

— Раушан, не уходи далеко! — и повернулся на другой бок.

Раушан не испытывала тревоги, шагая с Уали. Она словно стряхнула с себя все тяжелое, в чем пыталась разобраться. Только что она была похожа на испуганного, взъерошенного птенца, выпавшего из гнезда на холодную, неприютную землю, но вот благожелательный человек разбудил в ней воспоминания об интересной и ласковой жизни, которую она оставила далеко-далеко и которая сулила ей столько радостей. Слова Уали кружили ей голову, как вино. Да, театр, зал, публика, люстры, сверкающие, как солнце. По рядам перекатываются нетерпеливые аплодисменты — люди ждут начала концерта. Свет гаснет, тяжело и величественно раздвигается занавес. Раушан стоит в двух лучах прожекторов, и глаза сотен людей устремлены на нее. На ней белоснежное, словно пух лебедя, платье из газа. Или нет: длинное голубое шелковое...

Раушан вдруг расхохоталась, поглядев на свою шинель.

— Чему это вы, сестричка?

— Так. Вспомнилась одна смешная история.

В глазах Раушан вспыхнули огоньки, на щеках появились ямочки. Уали исподлобья смотрел на нее, на ее нежные губы, дрожащие от смеха, и в гортани его сделалось сухо. Он вдруг потерял всякую уверенность в себе, и это было в высшей степени неприятно. Они словно бы поменялись ролями: Раушан оживилась, а Уали погрустнел, и слова уже с трудом шли ему на язык.

Раушан рассказывала:

— Наши ребята, десятиклассники, после экзаменов устроили пикник. Вот было славно! Но в этот день началась война.