Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

— Я тоже не теряю надежды, — сказал Купцианов. — Арыстанов неплохой командир. Но слишком уж вспыльчив, своеволен, всегда поступает по-своему. Нужно сдерживать его.

— Разве своевольничал? — удивился генерал.

— Бывало, делал наперекор. Упрям, как черт. Разве выйдет что-нибудь путное из человека, если к его недостаточным знаниям приплюсовать упрямство и самонадеянность. Я предвидел, что он когда-нибудь нарвется на крупную неприятность.

Парфенов искоса наблюдал за Купциановым. «Теперь понятно, какой ключ подобрать к твоей душонке, — подумал генерал. — Больше следовало бы сожалеть о загубленном батальоне, чем охаивать и наговаривать на человека, которого, может быть, и в живых уже нет».

— В последнем бою, ослушавшись моего приказа, проявляя неуместную храбрость, запоздал отойти. Показная храбрость может привести к преступлению, — сказал Купцианов.

— Вы приказ отдали по телефону? — Парфенов посмотрел на Купцианова тяжелым суровым взглядом.

— Нет, посылал человека, — ответил Купцианов, смутившись.

— Вы уверены, что связной доставил приказ? — Пристальный взгляд генерала и недоверчивый голос заставили Купцианова сказать правду.

— Обстановка была слишком сложной... Не знаю точно, доставили приказ или нет.

Генерал поднялся с места, неизвестно к чему проговорил:

— Каждый хочет ездить на лошади начальника.

Жена лесника перепугалась, увидев из оконца воровато подбиравшихся к ее дому солдат. А когда распознала своих, засуетилась.

— Ах вы, мои голуби сизокрылые! Совсем, поди, закоченели на лютом морозе. Отогревайтесь, — приглашала старуха, сухим валежником проворно растапливая печь.

В избушке лесника стало жарко. Солдаты, измученные тяжелой дорогой и зимней стужей, размякли в тепле, укладывались спать на полу.

— Сейчас наварю вам супу. Поди, изголодались. Наверное, и горячего-то не ели давненько... Раненым можно дать по кружке горячего молочка.

Ержану не хотелось ни думать, ни двигаться. Отяжелело тело. Он тупо смотрел перед собой. Рубленая избушка почернела от копоти. В темном углу из рамы, украшенной фольгой, с кротким выражением ласково глядел на него Иисус.

Он обвел взглядом стену избы, увидел портрет Ленина, обрамленный венком бессмертников, а под ним фотографии двоих парней в пограничной форме. Проследив за взглядом лейтенанта, старуха решительно сказала:

— Уйдете, ничего не сыму, ни сынов, ни Ильича, нехай убивают.

Запах шипящего сала, доносившийся от печи, щекотал ноздри, разжигая аппетит. У маленького столика, черного от пролитого на нем жира, Раушан чистила картошку, сбрасывая ленточки очисток в ведро.

— Сколько лет-то тебе, милая? — спросила старушка девушку.

— Девятнадцатый пошел.

— Совсем зелена, а моей Люде в этом году исполнилось двадцать.

— Где же ваша дочь? — Раушан оглянулась по сторонам, словно надеялась увидеть хозяйкину дочь.

— В Ленинграде учится в лесном институте. Родилась и выросла в лесу, поэтому собирается стать лесничим. Давно уже не было письма. А теперь и подавно не будет. Ведь мы теперь проживаем на земле, захваченной немцами. — Старуха тяжело вздохнула. — Лишь бы жива была, бедняжка. Время-то какое окаянное. Говорят, их город тоже бомбят.

— Не переживайте, мама, — попыталась успокоить женщину Раушан.

— У тебя-то мать жива? — спросила старуха.

— Жива. Только далеко отсюда, в Алма-Ате. Знаете такой город?

Казан с водой закипел в печи. От него повалил пар.

— Мужчинам еще так-сяк, но девушке тяжело на войне.

Старуха оглядела спящих солдат.

— Полежи и ты, милая, отдохни, пока я состряпаю.

Ержан встал, уступил свое место Раушан.

— Вот наконец нашелся совестливый молодой человек, — улыбнулась старуха.

Дождавшись, когда Раушан уляжется, старуха подвинулась к Ержану и лукаво спросила:

— Невеста твоя, что ли?

Ержан отрицательно покачал головой, но по глазам старухи понял, что та не поверила.

От зорких глаз женщины не скрылась печаль, омрачившая лицо Ержана, и она поняла, что в его отношениях с девушкой случилось что-то неладное. Она ласково взглянула в лицо Ержану, шепнула ему на ухо:

— Хороша девка!

— Пойду проверю посты, — нарочито громко сказал Ержан и вышел из теплой избы на мороз.

Раушан перевернулась на другой бок. Старуха, видя, что она не спит, спросила:

— Командир ваш?

— Да, — ответила Раушан.

— Хороший парень, красивый, — сказала старуха.

От девушки не ускользнуло ни одно слово старухи: она слышала, что та шептала Ержану. Перед Раушан возник образ Уали. Сердце ее сжалось, будто она снова ощутила его горячее, пропахшее табаком дыхание, увидела блестящие нахальные глаза. Потом вспомнилось растерянное выражение лица Уали, когда, бормоча Коростылеву «хорошо, хорошо, остановлю солдат!», он стал отбегать от дерева к дереву, куда-то в сторону от передовой.

Когда старуха шепнула Ержану «хороша девка», Раушан от досады передернуло.

Окружение, в которое попал взвод, отвлекло Ержана от боли, причиненной ему Раушан. Кровоточащая рана как бы зарубцевалась на время. Он знал: теперь их души никогда не сольются, даже если выпадет случай и они останутся только вдвоем. Сломанная душа не станет целой, сколько бы ее ни чинили. Он был зол на Уали. Стоило ему увидеть Раушан, как перед глазами вставал Уали. Этот тип всегда будет между ними, и никогда Ержан не будет счастлив с Раушан, даже если бы они и поженились. Может ли он забыть Раушан? Нет, рана все ноет и рано или поздно даст о себе знать. Время — лучший целитель. Кто знает, как поступит с ним время? С этими мыслями Ержан подошел к Земцову, стоявшему в карауле.

— Нет поблизости немцев? — спросил Ержан.

— Пока ничего не заметили, — ответил Земцов, посмотрел вверх, крикнул: — Эй, ты, ничего не видно?

На вершине дерева, нахохлившись, как огромная птица, сидел Какибай. Солдат зашевелился, с веток посыпались пушистые хлопья снега.

— Пока ничего не видно, ничего не слышно... Немцы предпочитают для отдыха выбирать большие деревни. Их нюх чует запах тепла.

— Если с подобными мыслями будешь стоять в карауле, конечно, ничего не увидишь, — крикнул Ержан Какибаю.

Земцов приложил ладонь к глазам, вгляделся в лес.

— Как будто кто-то идет, видите, верхушки елочек зашатались.

— Где? — Ержан снял с плеча автомат, отвел предохранитель.

— Вон, смотрите, в той просеке, — показал Земцов рукой, всунутой в варежку.

Лейтенант едва разглядел в туманной дымке настороженно, от дерева к дереву пробирающегося человека с собакой. Какибай и Земцов изготовили к стрельбе винтовки.

— Это не немец... Он не вооружен, — сказал Ержан. Его осенила догадка: хозяйка говорила, что старик ее пошел в соседний хутор и долго не возвращается. Очевидно, это и есть лесник.