Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй

Расстаемся мы дружественно, обмениваясь подарками. Я преподношу бенгальским писателям пластинку с записями казахских народных песен и кюев, они переедают каждому из нас книги на бенгальском языке.

А вечером — еще одна встреча. На этот раз с участниками всеиндийской конференции поэтов. На тихой красивой улице в южной части города не очень верится в жестокую реальность виденной нами нищеты. Здесь в комфортабельных особняках живут состоятельные люди.

Поднявшись на второй этаж одного из этих особняков, мы неожиданно попадаем в объятия радиожурналистов, которые требуют у меня интервью, не давая опомниться, суют под нос микрофон. Я должен отвечать на вопрос о течениях в современной советской литературе, о том, к какому течению отношу себя, должен определить свое отношение к Толстому и сказать, есть ли сейчас в моей стране последователи Толстого. Ну и, конечно, сказать, кто из индийских писателей пользуется в Советском Союзе наибольшей популярностью.

...Сатьяканта Гуха, избранный на этой конференции поэтов президентом, совсем не похож в своих ораторских приемах на индийца. Ни спокойной созерцательности, ни раздумчивых интонаций. Наоборот, патетический тон, страстная жестикуляция. И хотя говорит он о сплочении индийских поэтов, пишущих на разных языках, о дружбе с нами, но кажется, что он горячо полемизирует с кем-то. Темпераментный кавказец, да и только.

Тем более полным воплощением индийской манеры, индийского образа мышления выглядит следующий оратор, одетый в традиционную индийскую белую рубаху с невысоким стоячим воротником и белые штаны-дихоти. Внешне он толст, рыхл и неуклюж, но его пристальный взгляд искрится деятельным умом и всепонимающим снисхождением к людям. Это один из выдающихся писателей Индии — Ананда Шанкар Рай. Свою речь он произносит не меняя позы, абсолютно не жестикулируя.

Глубокая любовь к литературе России сквозит в каждом его слове. Он с нежностью произносит имена Толстого и Достоевского, Чехова и Бунина.

— Как ни странно, но Толстой оказал на меня большее влияние, чем Рабиндранат Тагор, — задумчиво говорит Рай, как бы беседуя с самим собой.

В этой речи мне почудилась какая-то скрытая печаль. И во взгляде, устремленном на меня в упор, какой-то невысказанный вопрос. И слова об укреплении дружбы между нашими литературами звучат у него как-то особенно, не формально, точно это не привычная формула, а сокровенное признание в братской любви и тревога — будет ли разделено это чувство.

— Не знаю, по каким причинам, но после тридцатых годов мы как-то упустили русскую литературу, — все так же задумчиво говорит Рай, обводя всех нас своими умными глазами доброго волшебника.

Интересно познакомиться и с Примендро Митро, одним из самых тонких новеллистов Индии. У него тоже типично индийский внешний облик. И худоба, и седая шевелюра, и пристальный взгляд глубоко сидящих глаз — все это роднит писателя Митро с теми стариками, которых уже столько мы видели на улицах Бенареса и Калькутты.

Митро любит советскую литературу и неприязненно говорит о тех, кого он называет «беглецами и перебежчиками».

— Но расскажите же нам о себе сами. Мы хотим слышать о ваших внутренних переменах от вас самих. Когда нет этой информации, открывается простор для недружелюбных мнений.

Я стараюсь в своем выступлении откликнуться на призыв к откровенности и рассказываю о наших творческих делах, о нашем правовом и материальном положении. Их поражает, что советский поэт может существовать на гонорары. Потом разговор переходит на некоторые казахские поэтические традиции, и это вызывает живой интерес слушателей. Производит большое впечатление и сообщение о тиражах книг индийских авторов в Советском Союзе.

Чем дальше, тем непосредственней и живей становится беседа. Сдвигаются стулья, смешиваются ряды — и вот уже нас просто обступают, и разговор идет совсем свободно и раскованно.

Небольшая черная кошка пробегает между нами только тогда, когда речь заходит о предстоящей осенью конференции писателей Афро-Азиатских стран в Дели. Особенно остро и запальчиво реагирует все тот же темпераментный оратор — президент Гуха. Он выкладывает полный набор хорошо известных мотивов:

— Наша организация не вмешивается в региональные конференции. Мы не хотим ссориться с писателями других направлений. Это ведет только к новому расслоению мира... И зачем писателям вмешиваться в политику?

Каждый раз, когда я слышу нечто подобное, меня охватывает прежде всего изумление. Какая странная логика ведет этих умных и добрых людей к таким рассуждениям? Неужели непонятно, что то сражение за подлинную свободу человеческого духа, которое ведет литература, немыслимо вне политики. А уж Индия-то как раз самое неподходящее место для уединения в башню из слоновой кости. Как бы ни высока была эта башня, до нее все же донесутся стоны нищих бездомных толп.

Мы горячо доказываем нашим индийским собратьям, что предстоящая конференция в Дели вовсе не «орудие определенной идеологии», а наоборот, самое широкое представительное собрание, в котором будут участвовать писатели самых различных течений и направлений. Мы напоминаем, что подобные совещания проводились и раньше и что в них участвовали такие, например, писатели, как Хемингуэй. Мы стараемся убедить наших хозяев, что задача конференции в Дели именно в том и состоит, чтобы сблизить писателей различных стран, преодолеть то, что их разделяет, поспорить о наболевших вопросах на самой свободной основе.

Я ссылаюсь на казахскую пословицу: «Кони чужие, пока не перекликнутся ржанием, люди — пока не завяжется беседа». А если даже и столкнутся самые полярные точки зрения, то ведь все можно выяснить при наличии доброй воли. Не зря ведь наши мудрые старые казахи говорят: «Добрым словом и змею из гнезда выманишь».

Убедили ли мы наших хозяев? По совести говоря, вряд ли. Вслед за взрывчатым Гуха выступил более спокойный, но все же настойчивый Примендро Митро. Многие молодые предпочли хранить молчание, хоть к нашим речам и прислушивались очень внимательно. Больше всего меня смутило полное молчание Ананда Шанкара Рая. Обаяние этого человека так велико, что его-то в первую очередь и хотелось бы завербовать в единомышленники. Но что поделаешь! Не все так просто дается. И пока что об этой встрече можно сказать так, как обычно в подобных случаях выражаются дипломаты: «Обе стороны откровенно изложили свои взгляды».

Спор продолжается. По следам Рабиндраната Тагора. Сокровищница леди Мукерджи.

На следующий день Калькутта поставила перед нами новое испытание. Еще раз мы должны были проявить умение отстаивать свои взгляды в разговорах с инакомыслящими. Наш визит к президенту Бенгальской литературной академии вылился в долгий принципиальный спор по основным вопросам мировоззрения.