Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

— Пробьется он. Наши танкисты везде пройдут.

— Стой, кто идет? — вдруг остановил их невидимый человек, и не успел Береговой ответить, как из-за снежного куста выскочили двое бойцов и радостно, наперебой, забыв про осторожность, зашумели:

— Сюда, сюда!

— Все на месте? — единственно, что смог сейчас произнести Береговой. Спазмы перехватили его горло. Бойцы это восприняли как предупреждение не кричать, и один из них тихо произнес:

— Все в порядке. Товарищ комиссар принял круговую оборону, немцы-то уже, почитай, два часа как идут по шоссе. Вот и поставил он вокруг секреты.

Береговой уже увидел Усанова. Он стоял в своем нескладном полушубке и кирзовых сапогах, молчаливый, спокойный. Все орудия дивизиона он успел стянуть к одному месту. «Молодец, молодец!» — Береговой крепко пожал ему руку.

— Отбой и на передки, — сказал он командирам. — Порядок движения: седьмая батарея — в голове, за ней гаубичная, замыкает пушечная восьмая. Без шума, без суеты, без огня.

— Понятно.

— Ну, а тебе, комиссар, придется впереди шагать. Противника смотреть и получше дорожку отыскивать.

Ночь. Мороз. Безветрие. И справа, и слева, далеко и высоко над деревьями метались багровые зарева. Падали вековые сосны, бесшумно подрезанные пилами, метр за метром уступая дорогу орудиям. С упорством и наслаждением работали люди, плечом подпирая валившееся в яму орудие, сметая с пути деревья. Делали все это с прибауткой, с шутками, не расставаясь с оружием, не забывая об опасности, но потеряв на какие-то часы ожесточение и злость!

— Суровый лес, красивый лес. Никогда такого не видел.

Это говорил Макатаев. Береговой шагал с ним рядом, прислушиваясь не к его словам, а к шуму, который доносился со стороны шоссе.

— Макатаев, — приказал Береговой, — разверните на всякий случай одно орудие.

— Есть, — понимающе отозвался тот и остановил последнее орудие.

Так они стояли на просеке, пока посыльный не позвал их. Макатаев догнал дивизион почти у самого конечного пункта — впереди маячили корпуса какого-то дома отдыха, куда приказано было прибыть. Разочарованно он сказал:

— Выстрелить не пришлось. Шли какие-то фашисты, да повернули обратно.

— Ничего, впереди еще много хороших дел, — утешил Береговой старшего на батарее и сел на коня. Он смертельно устал и был чертовски голоден. Как это умно придумано — строевое седло. Можно даже вздремнуть. Береговой дал поводья Семиреку и выехал на поляну, изрытую бомбежкой, — воронки, разбитые колеса, трупы лошадей.

— Усанов, поехали! — крикнул он комиссару, который примостился на каком-то поваленном дереве у самой поляны и что-то аппетитно жевал.

Без труда разыскали штаб полка. В комнате — сизые облака дыма, — такого истребления махорки они еще не видывали. Из этого облака на Берегового, словно не узнавая, смотрели воспаленные глаза Курганова. Он стремительно вскочил:

— Ты!

Первый раз подполковник назвал Берегового на ты.

— Ковалевский мне обо всем доложил. Он давно прибыл.

— Мы тоже прибыли. Все.

Подполковник подошел к Ляховскому и почему-то ему пожал руку. Тот смотрел на прибывших черными влажными глазами и молча улыбался.

— Карту! — приказал командир полка, но тут же опустился на стул. — Нет, сначала водки и закусить. Садитесь.

— А комиссару третьего дивизиона — хорошие валенки, — неожиданно сказал Береговой.

Усанов виновато улыбался, неловко переступая с ноги на ногу в кирзовых широченных сапогах.

К концу ноября подмосковная станция Крюково превратилась в арену ожесточенных битв. Немцы просочились в наши боевые порядки и засели в подвальных помещениях многоэтажных станционных строений. Наши стрелки блокировали эти группы противника огнем сверху. Но туго было и нашим: к ним невозможно стало подбрасывать подкрепления, боеприпасы, пищу.

Бой длился третьи сутки... Взрывы снарядов, авиабомб. Скрюченное или разорванное в клочья железо, битый кирпич, свист одичалого ветра в порванных проводах.

Только что Береговой оставил свой наблюдательный пункт, оборудованный в гигантской трубе кирпичного завода, и пробирался с ординарцем Топорковым к штабу полка, куда вызвал его по рации подполковник Курганов. Проще и легче было бы пройти по полотну железной дороги, но куда там: плотный, методический огонь немецких батарей давно сделал этот путь непроходимым. Однако пройдя по снежной целине два оврага, густо поросших кустарником, обогнув какие-то дачи и глухие заброшенные дворы и, наконец, совершенно выбившись из сил, Береговой озлобленно сказал:

— К черту! Мы так и к ночи не разыщем командира полка. Давай рискнем по полотну. Авось проскочим.

— Ничего хитрого нет: и проскочим, — убежденно согласился Топорков и первый повернул к железнодорожному полотну.

Потные, но бесконечно счастливые, тяжело дыша, свалились они в глубокий окоп противотанкистов, выставивших здесь свое короткоствольное орудие на случай танковой атаки немцев. Пожилой сержант с огненно-рыжими бровями и такими же усами восхищенно глядел на них. Он по-хозяйски потянулся к фляге и возобновил разговор, прерванный, видно, неожиданным вторжением гостей.

— Ну вот, голова, теперь убедился: артиллеристы они и есть, — назидательно пояснил кому-то из своих бойцов сержант.

— Пехота, она тоже умеет под огнем ходить, — обидчиво отозвался тот, кого сержант, смачно окая, назвал «головой». По всему было видно: «голова» — красивый, с лучистыми синими глазами парень — недавно попал в орудийный расчет из стрелкового подразделения.

— А кто тебе сказал, что не умеет, да только не так, как мы — артиллеристы. Ты видел, как они обходили фрицевские снаряды?

Сержант так и сказал «обходили», и Берегового поразила профессиональная деловитость этого простого слова, произнесенного певуче, с особенным нажимом на «о». Минуту назад он с Топорковым полз по изрытому, комковатому полю, бежал судорожно, когда казалось, что снаряды не минуют их, стремительно падал в воронки, прижимался к милой спасительной земле под близким свистящим разрывом и, казалось, не думал ни о чем. Но, должно быть, опытный шофер, попав под бомбежку, тоже не думает о том, какую скорость ему включать, как тормозить и где рвануть круто руль в сторону, чтобы машина бешено нырнула под внезапно возникшее надежное укрытие.

— Эх, и накрыл же он вас по третьему разу, — продолжал сержант, вытирая полой шинели металлическую кружку, — думали, капут вам, а вы из воронок опять выскочили — живые. — И, внезапно оборвав себя, он неожиданно закончил: — Пора наступать, про-о-йдем любые огни.

— Скорее бы, — с затаенной тоской отозвался «голова» и с укором посмотрел на сержанта. — Вот тогда ты поглядишь, какие дела будет пехота делать.