Николай Вагнер - Ночные смены

Сталкиваться со случаями несознательного отношения к порученному делу директору вряд ли приходилось. Слишком велика была в то время ответственность каждого. Она измерялась судьбой всей страны. Человек не мог проявить несознательность или умышленно не сделать того, что ему положено и что в его силах. Это стало неписаным законом военного времени, законом жизни, ибо сознательность шла от ответственности за саму жизнь.

Рабочие между тем продолжали свое нелегкое дело. Доски, натыкаясь на груды щебня, выскальзывали из-под станка, их приходилось подводить вновь, пуская в ход ломы и увесистые ваги, надрываясь и теряя последние силы. «Не так ли и Володя и его саперы тащат сейчас свои грузовики где-нибудь через чащобы и болота? — подумалось Алексею. — Нет, не так! Им труднее, сравнивать тыл с фронтом нельзя. Надо самому испытать это, и хорошо бы поскорей!..»

На улице заметно потеплело, но не от этого у ребят взмокли рубахи и телогрейки. Станки, вес которых исчислялся тоннами, вымотали силы. И вот вкатился станок Алексея в новый корпус. Заскрипели трубы по серой глади недавно залитого бетона. Здесь было светло от солнца, радостно от простора, от стройных линий рольгангов, по обе стороны которых стояли перемещенные сюда станки. Возле некоторых из них, охваченных досками опалубки, уже светлел застывающий бетон. Кабели подъемников с миниатюрными пультами дистанционного управления свешивались с монорельсов, идущих на высоте через весь цех.

Мастер Круглов и начальник участка Дробин, не жалея голосовых связок, руководили установкой станков по линиям потока.

— Разворачивай сюда! — до отвращения дребезжащим, как показалось Алексею, голосом кричал Круглов. — Правей, правей, едри вашу корень! — подгонял он, не обращая внимания на усталость станочников. — Не к теще на блины прикатили. Через сутки станки должны крутиться.

— Давай, давай! — уже более мягко вторил ему Дробин. — Поднажмем, ребятки! — И сам, упершись руками и плечом в корпус, наливаясь кровью, толкал вместе со всеми станок. — Хорошо! — Он отступил на шаг и, смерив глазами расстояние, требовательно спросил: — А где сверлилки?

— Едут, едут, едут к ней, едут к милочке моей, — пропищал Чердынцев.

— Одни шуточки на уме! — обрезал его Дробин, и тогда Чердынцев же объяснил:

— Кантуются где-то между термическим и штамповкой.

— Подходяще! — удовлетворенно отметил Дробин и приказал, отделяя слова: — Все до единого отправляются помогать такелажникам! Никаких перекуров. Все станки сегодня должны быть здесь.

Смена затянулась до двенадцати ночи. И те, кто работал с утра, и те, кто пришел к восьми вечера, вместе передвигали и устанавливали станки. Дробин и Круглов, как и в прошлую ночь, не ушли домой. Третьи сутки подряд находился в цехе и бригадир Чуднов. Улучив свободную минуту, он подошел к Алексею, примерявшемуся к своему станку.

Новое место выгодно отличалось от прежнего. Здесь было светло. Площадка вокруг станка — просторная, ровная, без следов масла и грязи. Все, казалось, было хорошо, но непривычно и потому неуютно. Только подойдя к станку вплотную и взявшись за рукоятки, теперь холодные, безжизненные, Алексей почувствовал удовлетворение.

— Осваиваем новое место жительства? — спросил Чуднов. — Вижу, никак не привыкнешь.

— Вот именно, — подтвердил Алексей. — Станок как станок, а все не так.

— Подожди, все будет как надо. Лучше прежнего. Мы и в доброе время не мечтали о таком размахе. Ведь представить только: ведем тяжелейшую войну и находим силы перестраивать производство. Вот о чем думать надо, друг Алексей, а не вздыхать о старом корыте. Через день-два ты тут так рванешь, что сам себе не поверишь. — Чуднов пристально посмотрел добрыми черными глазами, потрепал Алексея по спине. — А мне, понимаешь ли, и этой революции мало. Честно говоря, постоянно чувствую себя, как будто в долгу. Не знаю только, как осуществить свою думку.

— О фронте? Никак не осуществишь. Такие специалисты, как ты, на дороге не валяются. Уж кто-кто, а ты должен быть здесь.

— Ничего, теперь не первый год войны. Кадры подковаться успели. Поживем — увидим. Пойдем-ка пока подсобим карусельщикам.

Алексей намеревался отпроситься домой хотя бы до утра, чтобы попроведать маму, но отказываться от работы, какой бы она ни была, он не умел.

Они пошли вдоль линии рольгангов, в начале которой выстроились токарно-карусельные станки. Их установили самыми первыми, и здесь кое-где уже шла обдирка штамповки. Алексей увидел Петра Гоголева. Он словно и не переезжал никуда со своим могучим станком — работал уверенно, не замечая никого вокруг. Детали снимал без натуги, не прибегая к помощи электроподъемника. Так ему, наверное, казалось быстрее, во всяком случае, привычнее. В ответ на замечание Чуднова он лишь растянул губы в виноватой улыбке.

— Когда мы научимся культуре производства? — спросил Чуднов и, кивнув Алексею, взялся за край обработанной детали. Погрузив первые детали Гоголева на катки рольганга, они перегнали их к фрезерным станкам.

Чуднов работал спокойно, движения его были неторопливы, но и пауз он тоже не знал. Так бывало всегда, независимо от того, стоял ли он у станка, или зачищал вместе со слесарями детали, или включался в их транспортировку. Он действительно умел все: и настроить любой станок, и, если требовалось, резать металл на любом из них. Казалось, он никогда не уставал. Его выносливость и выдержка давно перестали удивлять всех.

В эту ночь Чуднов с Алексеем перегрузили и перевезли сотни деталей, распределяя их постепенно по линиям потока. Скоро здесь должна начаться горячая работа, и надо было сделать так, чтобы ничто не задерживало ее.

Транспортировкой деталей занимались и другие станочники, освобождавшиеся от такелажных работ, однако то и дело ребята по двое, по трое тянулись в сторону курилки, чтобы хоть немного передохнуть. Чуднов же подавлял желание курить и не замечал усталости. С предложением пошабашить он обратился к Алексею только под утро, когда весь запас деталей распределился по потоку и осталось ждать окончательной установки и пуска станков.

Неторопливой походкой они пересекли цех и вошли в просторную, свежепобеленную курилку. Вдоль стен стояли длинные узкие лавки. Теперь они были пусты, и Чуднов с Алексеем присели на одну из них. Не сговариваясь, достали кисеты.

— Закури моего, — предложил Чуднов. — У меня смесь с легким.

— Давай, — подставляя клочок газеты, согласился Алексей. — Устал?

— Устал? — рассеянно отозвался Чуднов. — Что значит устал? Это понятие относительное. Пока стоишь на ногах, значит, жив-здоров. Делаем мы тут слишком мало. По крайней мере, по теперешнему времени.