Александр Бартэн - Всегда тринадцать

Еще раз различив свое имя, Дезерт не удержался иобратился к Мореву:

— Мне интересно, что она сказала. Переведите!

Морев объяснил, что студентка обрисовала основные тенденции.

— Тенденции? Какие именно?

— Видите ли, господин Дезерт, речь шла о цирке капиталистических стран, о том, что творческие интересы отступают в нем на второй план и цирковое искусство принуждено, как и всякий другой товар, подчиняться законам купли-продажи.

— Совершенно верно! Так, и только так! — подтвердил Дезерт. Его по-совиному округлые глаза стали жесткими, даже колючими. И все же заставил себя улыбнуться: — Надеюсь, знания этой девушки получат высокую оценку?

Морев, переглянувшись с педагогом, ответил:

— Вы не ошиблись, господин Дезерт. Мы также считаем, что ответ свидетельствует о хорошем знании предмета!

Покинув аудиторию, двинулись дальше. Из зрительного зала доносились рулады трубы, всплески медных тарелок: там теперь репетировали музыкальные эксцентрики. На повороте столкнулись с королем: он спешил, обеими руками придерживая полы горностаевой мантии, а на голове подпрыгивала золоченая корона. За королем — солдат: ботфорты выше колен, медные плошки-пуговицы, приклеенный картонный нос. Посторонился, по-потешному отдал честь.

— Начинается урок сценического искусства, — объяснил Морев. — Учебный план училища предусматривает всестороннее развитие молодого артиста. Куда же теперь, господин Дезерт? Быть может, вас интересуют приемные испытания?

— Меня интересует все! — упрямо повторил импресарио.

До сих пор Дезерт не очень жаловал вниманием своего провожатого. Теперь же окинул его испытующим взглядом:

— Если не ошибаюсь, в прошлом вы были артистом, господин…

— Моя фамилия — Морев. Да, я работал многие годы эквилибристом. Однако случилось несчастье: я оступился на репетиции, попортил ногу, и тогда.

— И тогда вас взяли сюда, в училище, — понимающе кивнул Дезерт. Он чуть не добавил: «Вам очень повезло!»

Конечно же повезло! Сколько раз, приглядываясь к артистам, достигшим среднего возраста, Дезерт читал в их глазах затаенный страх. Иначе быть не может, если ты под ударом. Даже если еще сполна владеешь своим телом, и фигуре не изменила стройность, и по-прежнему каждый мускул упруг — все равно ты уже под ударом. Старость, цирковая старость не за горами, а молодые, теснясь у манежа, с волчьей жадностью подстерегают момент, когда ты дрогнешь. Иначе быть не может. Ни жалости, ни пощады цирк не знает. Считай, что тебе повезло, если напоследок сумел устроиться в униформу или на какую-нибудь подсобную закулисную поденщину. Да, цирк никого не щадит, и этому русскому повезло!

Все было готово к началу приемных испытаний. Члены комиссии (целый синклит!) восседали за длинным столом, расположенным в глубине комнаты, а спереди, по обе стороны от широкой ковровой дорожки, дожидались своей судьбы поступающие: по одну сторону девочки, по другую — мальчики. Что касается матерей. Формально они отсутствовали, но, поскольку испытания проводились на первом этаже, матери имели возможность толпиться за окнами и всячески ободрять сквозь стекло — каждая свое чадо. Наконец появился директор. Сразу, еще не заняв председательского места, весело сказал:

— Здравствуйте, ребята!

Ответили громко, но вразброд.

— Что, что такое? — поморщился директор. — А ну-ка, повторим дружнее! Вот так! Совсем другое дело! — И обратился к секретарю приемной комиссии: — Какая явка у нас? Все явились по списку?

Тот еще раз провел беглую перекличку, а директор, увидя Дезерта, пригласил его сесть рядом с собой:

— В нынешнем году мы решили особое внимание уделить комплектованию детских групп. Чем раньше начнешь — тем большие результаты!

Перекличка окончилась. Члены комиссии — педагоги училища, в прошлом цирковые артисты, — пытливо вглядывались в подвижные, но еще нечеткие, как бы недопроявленные детские лица. Что привело сюда ребят?

Здесь были дети, привороженные яркой праздничностью цирка, еще не знающие, какой ценой — неустанным трудом, полной самоотдачей — придется расплачиваться за эту яркость. Не все устоят. Некоторые дрогнут, отступят, уйдут. Других привело родительское тщеславие: «Дочка у меня такая миленькая, ей так к лицу гимнастический костюмчик. Пусть станет цирковой артисткой, по заграницам кататься будет!» И эти отсеются вскоре, им не под силу окажется настоящий труд.

Пытливо вглядываясь в ребячьи лица, члены комиссии думали: «До чего же трудно различить тот доподлинный росток, что, пройдя через годы учебы, станет цветком, украшением, гордостью манежа!»

Вступительные испытания особой трудностью не отличались. «Ну-ка, пройдись по дорожке туда-обратно, покажи, как шагаешь. Теперь побегай. Стоечку сделай, кульбитик. Еще что умеешь? Мостик? Ладно, покажи и мостик, посмотрим, как гнешься. А где до сих пор занимался? При Дворце пионеров? В клубном кружке?» Затем дети попадали в руки Морева.

Если недавно Дезерт чувствовал себя задетым независимостью этого педагога, то теперь не мог не отдать должного движениям его рук: очень бережно, с мягкой осторожностью умели прикасаться руки Морева и в то же время все распознавать в только еще формирующемся ребячьем теле.

«Так и надо, — оценил Дезерт. — Здесь не может быть снисходительности. Сегодня ребенок, а завтра артист, работа, контракт!»

К столу комиссии вышла девочка: золотисто-смуглый загар, две косички, подвешенные крендельками к пушистому затылку, веселые ямочки на щеках и очень ясные, звездочками мерцающие глаза. И все, что показывала она, получалось не только легко, но и почти музыкально. Затем, не дожидаясь приглашения, сама подошла к Мореву.

Девочка эта понравилась всем, и казалось, что вопрос о ее приеме решен. Морев, однако, насторожился. Словно проверяя самого себя, он и раз и два провел ладонью по ступням девочки. Потом, разрешив ей вернуться на место, объяснил комиссии, что имеется, хотя и не резко выраженное, плоскостопие. Досадливо поморщась, директор потянулся к перу.

«Вот и все! Жестокая прихоть судьбы! — подумал Дезерт: оторвавшись от обычных дел, он мог позволить себе философствование. — Короткое движение пера, и список поступающих сократится на строку!»

Но тут произошло неожиданное. Стремительно выбежав вперед, отмахнувшись от увещевательного движения секретаря комиссии, девочка что-то громко воскликнула, и сразу другими сделались ее глаза — уже не мерцающими, а настойчивыми, требовательными, даже сердитыми.

«Смелая! Пытается уговорить! — догадался Дезерт. — Но разве это может к чему-нибудь привести? Почему ее не уведут?»

Внимательно, не прерывая, слушал директор девочку, и постепенно голос ее стал прерывистым, в нем обозначились и слезы и мольба.