Владимир Корчагин - Путь к перевалу

— Вот как раз этот день и переполнил чашу терпения. Всем казалось, что именно вам следовало одернуть зарвавшегося Мышкина…

— Вы, по-видимому, не знаете, что Мышкин — протеже Модеста Петровича.

— Ну, и что же?

— Но это еще не все. Должен предупредить вас, что зять его жены, Софьи Львовны, — известный академик…

— Для чего вы все это мне рассказываете? Да будь он хоть сын турецкого султана…

— Это было бы совсем другое дело. А тут… Сами знаете, в научном мире…

— Оставьте в покое научный мир! Скажите прямо, вас, как заведующего кафедрой, этот человек устраивает? За качество проводимых им занятий вы лично сможете поручиться? Или согласитесь с теми выводами, которые сделали мы с Леонидом Ивановичем и которые будут завтра доложены методическому совету?

— Я еще не знаю ваших выводов. Но как преподаватель Мышкин, конечно, слабоват. И уж если на то пошло, я говорил об этом Бенецианову…

— А теперь сообщите это же Ученому совету.

— Разве это не одно и то же?

— Нет, не одно и то же, и вы это знаете не хуже меня. Пора нам освобождаться от балласта.

Чепков встал:

— А вы не боитесь обжечься?

— Не беспокойтесь. Я в танке горел, а это, говорят, хороший иммунитет против ожогов. До свидания.

Закрыв дверь чепковского кабинета, Воронов пошел было в сторону своей кафедры, но затем повернул обратно и быстро направился к музею. Нужно было успокоиться, прийти в себя, привести в порядок мысли. Только здесь, в пустом коридоре, он почувствовал, как дрожат руки и гулко стучит в висках. В таком состоянии вряд ли стоило показываться в рабочем кабинете. Только в музее, среди привычных, строго поблескивающих витрин с минералами, наедине с самим собой, мог он успокоить расходившиеся нервы.

Музей был еще открыт. Миновав геологический отдел, Воронов распахнул дверь в минералогическую комнату, где в такое время обычно не бывало никого. И вдруг…

— Здравствуйте, Юрий Дмитриевич!..

— Здравствуйте…

Он остановился от неожиданности. Вместо пьяной физиономии Мышкина, вместо жирных, прыгающих от смеха щек его супруги, вместо тяжелого взгляда Бенецианова — милое, доверчивое, улыбающееся лицо Люси.

Она подошла к нему:

— Юрий Дмитриевич, я давно хотела просить вас, нельзя ли и мне выполнять какую-нибудь научную работу у вас на кафедре?

Воронов не ответил. После той ночи в лесу он впервые видел ее так близко. И впервые на лице ее было такое выражение, будто она чем-то обрадована, и смущена, и растеряна. Он слушал ее голос, почти не вникая в смысл слов, и с удивлением чувствовал, как постепенно исчезает та горечь и негодование, которые только что толкнули его сюда.

Но и в тоне и в глазах Люси был вопрос. Воронов постарался взять себя в руки:

— Что вы сказали?

— Я хотела бы заняться научной работой у вас на кафедре, — повторила Люся. — Если можно…

— Вы?! — восклицание вырвалось само собой. Но Люся истолковала его по-своему:

— Вы не думайте, что я… Я еще в школе…

— Нет, вы меня не так поняли! Мы всегда рады новым людям… Пройдемте ко мне. — Воронов открыл перед ней дверь.

В кабинете-лаборатории было уже тихо. Лишь за крайним столом, у большого магнита, сосредоточенно копался в установке Вадим, да в углу, возле шкафа с книгами, примостились два студента-старшекурсника, торопливо листающие последние номера журналов.

Воронов пододвинул Люсе стул и, включив настольную лампу, не спеша опустился в кресло. Не спешил он и начать разговор, давая ей возможность осмотреться И привыкнуть. Потом спросил:

— Чем же вы хотели бы заняться у нас на кафедре? Мы пытаемся подойти к изучению минералов несколько необычным путем…

— Я знаю.

— Знаете?

— Да, ведь у нас в группе только и разговоров об этом. А потом… Я слышала ваш доклад и читала статью Цагина о парамагнитном резонансе.

— Вот как! — улыбнулся Воронов. — Какую статью вы имеете в виду?

— Ту, что была опубликована в журнале «Природа», в позапрошлом месяце, кажется.

— А-а…

— Что, слишком примитивно? — смутилась Люся.

— Да нет. Статья достаточно серьезна. И если вы в ней разобрались…

— Мне кажется, разобралась. Но там ничего нет о минералах.

— Это естественно. Цагин не занимался минералами. Здесь есть свои особенности. Поэтому нам и пришлось создать все это. — Воронов обвел руками ряды приборов.

— Простите, Юрий Дмитриевич, — подошел к ним Вадим. — Спектры циркона, последние, что снимали сегодня утром, мы проявили. А рентгенограммы принесут из института завтра.

— Спасибо, я посмотрю. Как установка?

— Все то же. Мост придется менять. Но сегодня уже я выдохся, ухожу. До свидания, Юрий Дмитриевич.

— Всего доброго. Да, забегите, пожалуйста, завтра с утра в матцентр. Пусть поторопятся с расчетами.

— Хорошо. У меня как раз дело к физикам. — Вадим вышел. Вместе с ним ушли студенты.

Люся посмотрела на часы:

— Я не задерживаю вас, Юрий Дмитриевич?

— Нет-нет… На чем же мы остановились? Да, я говорю, что исследование минералов методами радиоспектроскопии имеет свои особенности. С ними вам и придется познакомиться, если вы станете у нас работать.

— Юрий Дмитриевич, а как раньше, до вас, изучались магнитные свойства минералов?

— Почти никак! Помню, когда я вот так же учился на первом курсе, профессор Хватов, читавший минералогию — очень знающий специалист, между прочим, — так прямо и заявил на лекции: «О магнитных свойствах минералов сказать почти нечего. И едва ли этот вопрос встанет когда-нибудь на повестку дня». Между тем работы Цагина по теории магнетизма были уже известны всему миру, и буквально рядом с нами, на соседнем факультете, физики делали в радиоспектроскопии одно открытие за другим… Словом, пошел я слушать лекции Цагина на физмат, заинтересовали меня его работы. Но не хватало знаний математики. Пришлось идти и на другие лекции, засесть за книги, добиваться возможности работать в лабораториях у физиков. Там знакомые ребята-прибористы помогли приспособить одну из установок для работы с минералами. Начал я экспериментировать. Получил кое-какие результаты, неожиданно интересные. Написал даже статейку в «Ученые записки». Казалось, успех сам идет мне в руки. А в руках у меня было… перо Жар-птицы…

— Перо Жар-птицы?

— Да, именно так. Не было только конька-горбунка, который предупредил бы, как «много-много непокою принесет оно с собою». Но, честно говоря, если бы кто-нибудь и сказал мне тогда об этом, я все равно не выпустил бы пера из рук… — Так неожиданно для себя Воронов начал листать перед Люсей страницы своей жизни, страницы, заполненные борьбой и трудом, пронизанные стремлением к большой цели.

Люся слушала, не перебивая ни одним словом. Лишь в глазах ее, точно в живом зеркале, отражалось все, что будила эта удивительная сказка-быль. И теплое чувство благодарности все больше разгоралось в душе Воронова.