Федор Панфёров - Бруски. Книга IV

— Что они еще говорили? Дай-ка припомню. Про часы. Ты отдал мастеру часы, а мастер обидел маму… и мама плакала.

Кирилл большой чуть не вскрикнул:

— Часы? Про часы? А ну, еще, еще что?

Сын тронулся к двери:

— Я пойду. А то сопрут пальто.

А отцу стало до тошноты омерзительно: в нем все перепуталось — и любовь к Стеше, и ненависть к ней за то, что она рассказала Арнольдову про часы, и стыд за допрос сына.

«Пойду и объяснюсь», — решил Кирилл и направился к теннисной площадке.

Он шел вялым шагом, опустив руки. В длинной вышитой рубашке, неподпоясанный, с расстегнутым воротом и в туфлях на босу ногу, он казался не только растерянным, но и старым.

— Ты отработался, Кирилл? — спросила Стеша, ловко отбивая мяч.

— То есть как отработался? — поняв ее по-другому, спросил Кирилл. — Мне надо поговорить с тобой. Не уделишь ли минут десять?

— Что ж, — сказала она и глянула в сторону Арнольдова. — Раз приказывает владелец дачи… а мы — гости, — и пошла с ним в ногу к сосновому бору.

Слова Стеши выбили из него все, и он окончательно понял, что он для нее чужой, что между ними ничего уже нет и говорить ей о каких-то своих чувствах — значит стать навязчивым и смешным. Они шли рядом и молчали.

— Стеша. Скажи. Ты его любишь? — наконец проговорил он.

— Кого?

— Ну, кого… кого… — Кирилл еле подавил в себе вспышку гнева. — Его… Арнольдова. Надо сказать правду. Ведь так дальше нельзя. Я ведь тогда тебе все сказал.

Стеша долго думала. Она смотрела себе под ноги, на то, как темнели от росы ее беленькие туфли. Затем подняла голову, резко тряхнула ею.

— Да. Я его люблю, — и сделала несколько шагов в сторону, точно испугавшись, что вот сейчас Кирилл ударит ее. — Да, да… я люблю… очевидно.

У Кирилла перехватило дыхание, он побледнел и зашатался, затем, страшный, озверевший, сделал шаг к ней.

— Да-а? Значит, все?

— Что все?

— И ты думаешь, после этого мы можем находиться в одном месте? — выкрикнул Кирилл и смутно подумал: «Батюшки! Какое это страшное чувство. Зачем я так волнуюсь?»

— Почему же нет?

Стеша улыбнулась краями губ. Кирилл не понял, что это было: превосходство ли над ним, или издевка.

— Почему же нет? — повторила Стеша. — Да. Я его люблю… как человека.

Кирилл глубоко вздохнул. Ах, если бы он посмотрел на себя со стороны — какой у него был глупый вид и какой он был дуралей в эту минуту.

— Ну, хорошо. Ты его как человека, а он тебя? Ну, вот позавчера я видел, как он тронул тебя рукой и вот так провел ладонью по твоему плечу. Это что?

— Ну, нет. Он простой и хороший. Не говори про него мерзостей. Да и не помню я, чтобы это было. По-моему, этого вовсе и не было.

— Значит, я вру?

— Не врешь, а ошибаешься.

— Но я же видел. И глаза у тебя, при этом засверкали.

— Не помню.

— Ну, как это — не помню?

— Не помню, и все.

У Кирилла снова поднялась волна гнева, и кто-то другой, не Кирилл Ждаркин — строитель завода, а кто-то другой, чужой, только что пришедший откуда-то, толкнул Кирилла, и рука у него поднялась, и ему страшно захотелось за «не помню» ударить Стешу по лицу.

«Ну, что ты… что ты?» — еле сдержал он себя и хрустнул пальцами.

Чуть успокоившись, спросил:

— А жить бы с ним ты могла?

— Это что — жить? Как жить?

— Ну, что ты из себя малютку разыгрываешь, — раздраженно бросил он.

— Могла бы, — ответила Стеша и повернула обратно. — Нам надо держаться ближе к даче: я ведь с тобой не справлюсь одна.

И эти слова привели Кирилла в себя. Ему вдруг стало стыдно за свой гнев, и он тихо проговорил:

— Я тебя очень прошу говорить со мной, как с больным. Пойми меня… и не крутись.

— Ага! «Не крутись»! Но я только пустила в ход наше женское оборонительное средство. «Не знаю», «не помню» — дали ведь вы нам. Вы! Владельцы. Ты вот кичишься: «Я пришел и сказал тебе тогда все». Ты пришел и сказал? А вот могла ли я тебе об этом же, допустим, если бы со мной оно случилось, прийти и сказать все? Ну-ка, товарищ Ждаркин, отвечай. Что бы ты со мной сделал? — Она несколько секунд молчала. — Хвалишься: какой я правдивый. Пришел и сказал. А вот я еще только намекаю на правду, а ты уже готов меня схватить за глотку… На вашу физическую силу мы отвечаем увертками. Понял? А теперь вот тебе правда, Кирилл: я люблю его. — И она прибавила шагу, точно убегая из бора.

Кирилл опустился на пень. Он долго смотрел, как между деревьями мелькало голубое платье Стеши, затем поднялся и пошел напрямик, в глубь бора — распоясанный, огромный, широко разводя руки — и все время спотыкался.

Вернулся он поздно. Было уже около часу ночи.

«Надо быть лучше. Лучше», — твердил он, подходя к даче.

Свет горел на веранде.

«Значит, они там вдвоем, — решил он. — Пойду к ним и скажу… А что я— им скажу?» — Он вошел в дачу и стал подниматься по лестнице вверх на веранду и, ослепленный светом, остановился на пороге.

На веранде, около картины Арнольдова, сидели Богданов, Феня, Павел Якунин, Стеша, Арнольдов. Они не заметили Кирилла и продолжали уже начатый разговор.

Богданов доказывал:

— Творцы теперь не только художники. Все творцы. Разве вот Стеша, работая бригадиром, не творила… а разве вот Павел не творец? Разве Кирилл не творец? В этом сила нашей страны. Маркс мечтал о таком творчестве. Ленин начал творить. А наша партия подняла на творчество миллионы. Это движет нашей страной. И ваша картина, товарищ Арнольдов, тем и замечательна, что она является отражением той жизни, какую создали настоящие творцы.

Кирилл стоял, слушал и смотрел на Стешу. Он заметил: все были оживлены — и Феня, и Павел, и Богданов, и Арнольдов. Только Стеша как-то по-особому держала себя, и губы у нее изгибались.

«Она почему-то не с ними», — подумал он и хотел было подойти, но Стеша в это время вскрикнула:

— Ой, — и пошла к нему. — Кирилл!

Все повернулись.

— О-о-о! — закричал Богданов. — Да ты где был? Мы тебя искали. Пан лесной… Да и посмотри на себя, что ты есть.

Кирилл глянул на себя. Он был весь в сосновых иглах, во мху, перепачканный, извалянный.

— Ну зачем ты так, — тихо шепнула Стеша и еле заметно дотронулась до его руки. — Ведь то еще неизвестно, — сказала она понятное ему, но непонятное другим.

— Я ходил, осматривал болота, Богданыч. — Кирилл весело улыбнулся, тут же все это придумав, и спохватился, ибо Стеша сразу отвернулась от него, нахмурилась и проговорила:

— Время позднее. Пойдемте, чаю попьем и — пора на отдых. А то день какой-то дурной сегодня.

— А я думаю — на охоту, — предложил Кирилл. — Часа через два и отправимся на болото. Арнольдов, как ты?

— Я пойду.

— И я пойду, — сказал Богданов.

— И я, — вступилась Стеша.

Вскоре они, оставив на даче Павла и Феню, вчетвером отправились на озеро, вернее — на огромные заливы, с островами, с камышом.