Елизар Мальцев - От всего сердца

Родион поднял голову.

— Все, — вздохнул зал.

Русанов сел, вытирая белым платком вспотевший лоб.

— У кого есть какие вопросы? — спросил Краснопёров.

Все молчали. Но через минуту, смущенно пожимая плечами, снова привстал Матвей Русанов:

— Мне вот надо выяснить… Как быть с одним членом нашей бригады — Родионом Васильцовым? На работу он больше месяца как не ходит, говорят, даже уехал куда-то… Как его, мертвой душой считать, что ли?

В лицо Родиону плеснула жаркая кровь. Багровея, с трудом отрываясь от лавки, он встал.

— Я пришел, — глухо, точно в кулак, сказал он. Матвей живо обернулся, и они мгновение в упор смотрели друг на друга.

Родион отвел взгляд.

— Ну, тогда все ясно, у меня больше вопросов нету, — сказал Русанов и сел.

В нарядной повисла неловкая тишина. Родиону казалось, что она разбухает, ширится; шумело в ушах.

— У меня будет вопрос. — Гордей Ильич поднялся за столом, плечистый, в защитного цвета гимнастерке, с двумя рядами орденских планок на груди. — Давай-ка, Васильцов, сюда, поближе к свету… Ведь мы ровно и не виделись еще с тобой.

Сцепив за спиной руки, нагнув голову, ощущая гулкие удары крови в висках, Родион прошел к столу, за которым сидели члены правления. Ему казалось, что пол поплыл под ногами.

— Ну что ж, здравствуй, лейтенант, — сказал Чучаев.

— Здравствуйте, Гордей Ильич. — Родион поднял глаза на парторга и тут же снова опустил.

— Приезжаю в колхоз, спрашиваю: «А где же наш Родион Васильцов?» — удивленно и чуть насмешливо продолжал Чучаев. — И все молчат, ровно стыдятся сказать, куда ты скрылся… Отец мнется, жена говорит: «Не знаю». Колхозники месяц в глаза не видели. Что, думаю, за напасть такая? Воевал парень, слышно было, крепко, а тут… Неужели его на легкую жизнь потянуло? Объясни нам… что случилось? Где ты отсиживался, а?

— Известно где, — неопределенно протянул Родион. Казалось, он только один слышал свой голос.

— Слыхал я, ты уезжал… Что, колхоз тебя в командировку послал?

— Нет, просто сам взял и поехал…

— Значит, самовольно?

— Да.

Родион чувствовал на себе десятки внимательных, стерегущих каждое его движение глаз и стоял, как связанный.

— Ты продолжаешь считать себя членом нашего колхоза?

— Считаю, — язык во рту Родиона словно распух и не повиновался ему.

— А устав артели и наши внутренние порядки ты знаешь?

— Знаю… — Родион поднял голову, посмотрел в угол и точно ожегся: на него сурово и непримиримо глядела Наташа Соловейко; он отвел глаза в сторону и наткнулся па испытующий взгляд Григория Черемисина, и куда бы ни поворачивался, всюду встречал острые, выжидающие чего-то глаза. Вздохнув, он стал смотреть па потолок.

— Ну что ж, пускай народ решает, как быть с тобой, — жестоковато проговорил Гордей и опустился на свое место. — Давай, Кузьма Данилыч, веди нарядную.

— У кого какие будут предложения?

После короткого затишья кто-то задорно крикнул:

— Оштрафовать на десяток трудодней!

Родион готов был лишиться всех заработанных в посевную трудодней, лишь бы поскорее кончилась эта пытка. Возле стола, словно нахохлившись, сидел дед Харитон, лопухом приставив к уху широкую ладонь. Старику, видно, стало жалко парня, он, покашливая, поднялся с лавки и, переглядываясь с колхозниками, как бы ища у всех поддержки, сипловато сказал:

— А, может, он, ребята… того, как это самое Ванюшка Яркин сказывает, перестроится, а?

В нарядной грохнул хохот, будто вытряхнули мешок гороху и отдельные звонкие горошины, подпрыгивая, катились в дальние углы.

И, словно в ответ Харитону, раздались с разных сторон напористые голоса:

— Прости его, а он опять сорвется!

— Наверно, хочет в больших начальниках ходить, должности ему подходящей у нас нету!..

— Может, ему курорт требуется? Тогда ясно дело — без промедления выхлопотать путевку!

— Пусть он сам скажет, что он о себе думает!

Зная, что ничем не сможет оправдаться, Родион молча принимал удары, но когда услышал о курорте, не выдержал.

— Да вы что на меня набросились? — крикнул он, задыхаясь от обиды и злости. — Разве я от черной работы бегал?.. Вы что это, а? Да я сроду… — К ужасу своему, он вдруг почувствовал, как слезная спазма сжала ему горло, и замолчал.

— А ты, Родион, не ершись, не хорохорься! — услышал он гневный голос отца. — Слушай, что народ сказывает, да спасибо говори…

Опять повисла невыносимая, томительная тишина, и Родион обрадовался, когда снова встал Гордей Ильич и примирительно заговорил:

— Вот, Родион Терентьевич, люби критику, как мать родную. И не серчай на правду, как бы она ни была тяжела и горька. Не будешь за людей держаться и к народу прислушиваться, будешь умнее всех себя считать — засохнешь. И народ тогда выдернет тебя, как сорную траву!.. — Гордей передохнул, оглядывая притихших в зале людей, задумчиво покрутил седой ус. — Беда твоя, Родион, видимо, в том, что ты только к самому себе прислушивался, а на людей внимания не обращал. Ну, а известно, кто думает прожить наособицу или, допустим, веру в народ потеряет, такой человек завсегда голяком останется.

— Истинную правду сказываешь! — снова вскинулся дед Харитон и замигал молочными своими ресницами, закачался на сухих ногах, как скрипучее дерево под ветром. — Возьми хоть нашего Николая, внука моего… Я его, может, на тыщу лет старше, а к разуму его молодому все равно прислушиваюсь. Башковит, паря!.. Всю политику скрозь, как на пальцах, разложит и чем дышит Америка, и кто ей подпевает, и за какую, мол, подачку… и все такое прочее. Ну, а Родион Терентьич, я так скажу, он от хорошего дерева ветка, должен почувствовать!.. А хорошего человека прощать надо… Родион стоял с понурым, скорбным лицом, уже потеряв всякую надежду, что его простят.

Деда Харитона сменил Краснопёров, и по тому, как он выжал на свои полные губы скупую улыбку в сладко сощурился, все поняли, что он придумал что-то особенное.

— У меня такое предложение… По всему видно, товарищ Васильцов трудоднями колхозными не очень дорожит, ну, гак и пускай он после поездки еще недельку отдохнет, а уж потом и на работу выйдет…

По рядам забурлил оживленный говор.

— Толковое предложение, — сказал Гордей Ильич и переглянулся с председателем. — Голосуй, Кузьма Данилыч!

— Ради насмешки, что ли, такое придумали? — тихо, сквозь зубы выдавил Родион. — Я ведь не маленький, и людей забавлять нечего. Уж наказывать, так наказывайте, а это что?

— Ничего, и этого с тебя хватит, — спокойно сказал Гордеи Ильич.

Проголосовали, и словно все сразу забыли о Родионе. Бригады, получив задание, быстро расходились, и не успел Родион прийти в себя, как уже стоял один посреди опустевшего зала.

Тихой, бесшумной поступью вошла уборщица, и Родион вздрогнул, неожиданно увидя ее перед собой.