Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)

Субханвердизаде вновь полез в карман за платком.

Но ведь Зюльмата пока еще не схватили!.. А если схватят, у него, Гашема, руководящего работника района, будет, надо думать, возможность пристрелить бандита еще там, в лесу, в горах, по дороге в райцентр… Кто осудит его, председателя райисполкома, за это?.. Разве не древние римляне сказали — на войне как на войне?.. Если даже не они, а кто-нибудь помоложе, скажем французы или еще кто-нибудь, все равно — это очень мудрая поговорка, в данном случае она означает: раз Зюльмат бандит и ярый враг советской власти, пустить в него пулю — дело доброе… Никто не посмеет осудить его, Субханвердизаде, за это… Пуля для Зюльмата у него всегда наготове!.. Но пока Зюльмат на свободе, он сам является пулей, его, Гашема, пулей, предназначенной для Демирова и Гиясэддинова. Оба они — его враги номер один!.. И он, Гашем, отправит их к Сейфулле Заманову… Сейфулла — из их компании… Втроем им там, на небе, будет веселее…

Дверь кабинета с треском распахнулась. Субханвердизаде вздрогнул, замер посреди комнаты. Увидел на пороге Худакерема Мешинова и Бесирата Нейматуллаева. По их сумрачным лицам сразу понял: они чем-то встревожены, возмущены. Спросил участливо, мгновенно перевоплотившись:

— В чем дело, друзья?.. Что-нибудь стряслось?.. Отчего такие невеселые?

Нейматуллаев скорчил плаксивую гримасу:

— Стряслось… Будь проклято всякое зло на свете, товарищ Субханвердизаде!.. Увольте нас, отпустите, мы уйдем хоть в ад, хоть к дьяволу!.. Уберемся к чертовой матери!..

— Мы не можем работать, когда нас запугивают, когда нам угрожают.

— То есть?.. Кто вас запугивает?

— Разве так можно?.. Набрасываются на человека — в одной руке огонь, в другой руке пламя… Рубят направо и налево… Всех подряд… Стреляют и в того, и в этого… Разве так можно?! Мы ведь тоже работаем, трудимся, создаем. Мы ведь тоже советские люди… Разве мы виноваты, разве виноваты наши отцы и деды в том, что нам пришлось возглавить эту проклятую торговлю, будь она неладна!.. Дорогой Гашем, можно ли так чернить советскую торговлю, особенно нашу кооперацию?! Ведь ты знаешь, какое значение придает партия нашей кооперации… Есть указания, есть постановления… Так что же нам делать работать или не работать?! Стоит нам пойти в торговлю — становимся благодаря людской молве жуликами… Все так считают… Так что же мы должны делать?! Что?! Как нам поступать, чтобы мы не горели, не жарились между двух огней, между костром зависти и печью клеветы?! Допустим, завтра я уеду отсюда куда-нибудь в другое место, там меня спросят: где работал?.. Ага, в торговле!.. Возьмут и опять направят в торговлю… Разве не так?.. Что же нам делать, как нам избавиться от этой цепи, которая висит на нашей шее?! Как сбросить ее?! Клянусь аллахом, Гашем, я задыхаюсь… Честное слово, клянусь святым пророком, эта цепь душит меня… Право, клянусь святым имамом Али, я хочу умереть!.. Дорогой, можно ли так жить?!..

— А нашего председателя Общества безбожников ты не боишься?.. — хохотнул Субханвердизаде и обернулся к Мешинову: — В чем дело, Худакерем?.. Твой наипервейший дружок, оказывается, фанатик!.. Верит и в аллаха, и в пророка, и в имама Али. Как ты на это смотришь?

— Товарищ Субханвердизаде, — простонал Нейматуллаев, — я говорю серьезно. Дорогой, клянусь аллахом, я не шучу, я говорю очень серьезно.

Мешинов безнадежно махнул рукой:

— Привык!.. Объедается в своей торговле, а после в страхе просит у аллаха заступничества, потому имя аллаха и не сходит у него с языка.

Нейматуллаев горестно вздохнул:

— Вот, товарищ Гашем, обратите внимание… Видите?.. Даже он, даже Худакерем!.. И так каждый… Друзья, знакомые, деревья, дома, земля, небо все смотрят на нас как на жуликов, будто мы, торговые работники, только и делаем, что едим, набиваем, себе животы, а остальные люди будто бы рты себе позашивали!.. Да зачем нам есть, дорогой?.. Вспомните народную мудрость, говорят: повар сыт одним запахом плова! Так и мы… Привыкли люди славить нас жуликами и ворами. Едим мы или не едим — все равно нас клеймят, навечно написали на нашем лбу: смотрите, они сожрали, разворовали кооператив!.. Бывает, задумается кто-нибудь, смотрит на меня, и я уже читаю его мысли, человек думает: интересно знать, какой категории ты жулик?.. На что это похоже, дорогой?.. Что это за жизнь?.. Нельзя же быть опозоренным дважды — и на том, и на этом свете?.. Разве это справедливо?.. Дома приходится краснеть перед женой, на улице — перед людьми и знакомыми… Каждый норовит, пальцем ткнуть в тебя… Куда же нам податься?.. Каким пеплом посыпать свою голову?.. Баллах-биллях, что делать?..

— Но что случилось? Объясни, Бесират.

— "Что случилось!.. Что случилось!.." Случилось то, что Демиров не хочет считать нас за людей.

— И не будет считать, если на то есть причина.

— Причина одна, дорогой. Причину я только что сказал. Товарищ Гашем, иной причины нет и не может быть. Нельзя мешать в одну кучу чистого и запятнанного, честного и бесчестного,' правого и виновного… Все в один голос кричат: вы, торговцы, потеряли человеческий облик, стали проходимцами и жуликами. Кричат: вы — ублюдки!.. Скажи, дорогой, это ли не самая страшная клевета?.. Это ли не самое чудовищное оскорбление?.. Послушай, разве мы не такие же законные дети своих отцов, как и другие люди?.. Почему это мы должны быть ублюдками?.. С какой стати?.. Один, например, покупает и тащит в свой дом сразу два дорогих ковра, и никто не спросит его: ай, милок, сколько же ты получаешь зарплаты?.. У него зарплата — двести рублей в месяц, а он вдруг покупает за две тысячи два ковра, вешает их на стену и кейфует под ними на кровати. Нам же, упаси аллах, стоит купить какой-нибудь плохонький грубошерстный паласик, постелить его у печки, под ноги, в сторонке, как тотчас этот бедняцкий палас превращается в людском воображении в огромный ковер-самолет, взлетает к небесам, все смотрят, задрав головы, придерживая шапки, и говорят: смотри, смотри, вот живет!..

Голос Нейматуллаева задрожал от обиды.

Субханвердизаде уже давно догадался, кто распек Бесирата, однако нарочно прикидывался непонимающим.

— Так кто все-таки покритиковал вас, кто говорит, что вы не люди? Объясни по-человечески.

— Есть такие, товарищ Гашем, говорят… И даже еще кое-что похлестче этого говорят. Говорят нам: вы — черви, разъедаете здоровый советский организм!.. Скажите, товарищ Гашем, можно ли больше оскорбить, принизить человека?.. Если нас и впредь будут так обзывать, уверяю вас, мы, торговые работники, окажемся в сумасшедшем доме. Клянусь аллахом, клянусь честью, если бы в этой глуши был сумасшедший дом, я бы давно уже помчался туда, пританцовывая. Скажи, дорогой, можно ли так шельмовать честного человека?!