Александр Яковлев - Октябрь

— Ты! Что ты, дурья голова? — крикнул на него солдат.

Рабочий оглянулся, но продолжал держать винтовку у плеча.

— Не мешай! Это буржуйка, я ей…

Солдат широко шагнул и схватил рукой за винтовку рабочего.

— Дурак, разве не видишь? Сестра это.

— Нешто можно стрелять? Аль мы с бабами вышли воевать? — загалдели другие. — Очумел, что ль, ты?

— Знаем мы этих сестер, — начал было рабочий.

Но все вдруг накинулись на него:

— Иди прочь!

— Дай ему в шею, он и не будет…

— Глядите, глядите… вот смелая-то!

Девушка обходила вокруг автомобиля, нагибалась к колесам, где виднелись бесформенные кучи, убитые — будто мешки. Она ходила от одной кучи к другой, трогала их рукою и молчала.

А здесь, затаив дыхание, напряженно смотрели на нее рабочие, солдаты, Акимка. Вот девушка что-то крикнула, махнула рукой. Из-за угла плывущим шагом вышли двое солдат с повязками на рукавах, — к автомобилю. Над одной кучкой наклонились, потом один подставил спину, другой поднял неуклюжий мешок в шинели — внизу болтались сапоги, — положил первому на спину. Так начали они носить убитых.

Поднимали их с земли, вытаскивали из автомобиля, клали на спину и, сгибаясь, тащили за угол.

И когда там поднимали труп, здесь радовались:

— Несут. Еще несут. Это вот та-ак, это вот по-нашему.

— Гляди, гляди, это — студент.

— Ого, а это офицер.

— Ка-ко-ой длин-ный!

— Восьмого понесли.

— Я говорил: за одного нашего десять ихних.

Акимка приплясывал. Вот порасскажет теперь там, дома-то…

Но унесли последний труп, и возбуждение погасло.

Автомобиль стоял как раз на перекрестке — разбитый.

Тррах!

Это на дальнем углу выстрелили. И сразу здесь на всех лицах мелькнули упорство и напряженность. Все торопливо защелкали затворами, задвигались. К углу подошел солдат с черной острой бородкой. Он сказал отрывисто:

— Сейчас наступление, товарищи, готовься.

«Наступление, — повторил про себя Акимка, — наступление».

Под ложечкой у него задрожало. Он заюркал туда-сюда, искал место, где бы встать, так как думал, что наступление — обязательно идти рядами.

— Наши обходят дворами. Как начнется стрельба, мы…

Солдат не договорил: там, на углу, сразу закипела стрельба. Солдат метнулся, крикнул:

— За мной! — и, не оглядываясь, побежал тротуаром к Охотному.

Акимка заревел:

— Ура! — и за ним. И враз перегнал. Один, впереди всех, сломя голову бежал, а навстречу ему неслось горячее — может быть, воздух, может быть, пули, — и ветер визжал в ушах.

Остановился он только на углу, у красного дома, и видел, как вниз по Моховой бежали синие и серые шинели, и три раза успел выстрелить им вслед. Взволнованный и торжествующий, он взобрался на крыльцо охотнорядской часовни, чтобы оттуда лучше и подальше видеть. Охотный ряд, Театральная площадь и улицы — все было пусто. Из-за лавочек начали выползать люди — больше мальчишки — и темной массой затолпились на улицах. Они с любопытством, точно на диковинку, смотрели на солдат и рабочих, рассматривали расстрелянный и залитый кровью автомобиль, стоявший на перекрестке. Мальчишки отдирали щепки от бортов, собирали гильзы патронов. Потом толпа смешалась с вооруженными солдатами и рабочими. Три мальчугана, лет по десяти, остановились перед Акимкой и с завистью смотрели на него.

— Дай пострелять, — попросил один.

Акимку жестоко оскорбила такая просьба.

— Уйди! — грозно крикнул он на мальчугана и, прислонившись к каменному парапету часовни и держа винтовку наперевес, решительно и сердито закричал: — Частные которые, расходись. Стрелять буду!

И выстрелил вверх.

Толпа шарахнулась. Даже солдаты и рабочие, что с винтовками, дрогнули и метнулись.

— Расходись, расходись! — раздались тревожные крики.

В одну минуту словно кто смел толпу. Было видно, как перепуганные люди мечутся между лавками, прячутся. Солдаты и рабочие сгрудились около угла Национальной гостиницы. Акимка один остался на крыльце часовни. Кругом никого. Свои вон на углу, за разбитым автомобилем. Он вдруг сердцем почувствовал, что здесь-то он один. Стало страшно. Казалось, из-за часовни выскочит кто-то злой и убьет. Под шапкой у него шевелились волосы. Побледнев, он соскочил с крыльца и через дорогу, мимо автомобиля, бросился к углу, к рабочим. По дороге он споткнулся. Это еще больше усилило его страх.

— Держись! — смеясь, крикнули на углу.

Задыхающийся, добежал он до рабочих. Его страх передался другим: здесь все стояли, судорожно сжимая винтовки, готовые каждую минуту дать отпор. Но прошла минута, и напряжение исчезло.

— Кажись, сами себя напугали, — сказал чей-то насмешливый голос, — здесь никого нет.

— Есть, — отозвался Акимка.

— Где?

Акимка и сам не знал, где враги, но махнул рукой к углу Моховой.

— Там.

Он чувствовал, как тревога вдруг захватила его. Почему-то опять захотелось бросить винтовку и поскорее уйти домой, на Пресню, и теперь это чувство было настойчивее. Стало тоскливо, холодно, и по телу забегали мурашки.

Вдруг где-то близко, за углом, ахнул резкий выстрел. Рабочие и солдаты шарахнулись к стене. Акимка метнулся испуганно за ними, стараясь спрятаться за кого-нибудь. И опять, как полчаса назад, острый страх струйкой пробежал по его спине, по затылку, поднял волосы. Предчувствие чего-то ужасного до боли сжало его сердце.

«Уйти бы отсюда», — с тоской думал он.

Выстрелы не повторились. Рабочие и солдаты, стоявшие у стены, вздохнули свободнее, зашевелились.

Чтобы подбодрить себя, Акимка поднял винтовку и выстрелил вверх. Потом еще. За ним стали стрелять солдаты. Стреляли в окна соседних домов, в крыши, где, казалось, засел невидимый враг. И, стреляя, все опять вышли на угол, на перекресток. Акимка забрался на старое место, на крыльцо часовни, и оттуда стрелял в здание Национальной гостиницы, целился в окна, на которых висели прекрасные гардины, а в глубине виднелись блестящие люстры и темная пышная мебель.

Выстрелы немного успокоили его, подбодрили. Он с наслаждением разбил пулями все фонари у крыльца гостиницы, сделанные из матового резного стекла, разбил графин, стоявший на столе, там, внутри, перед окном.

Потом стрельба сама собой прекратилась. Солдаты и рабочие собрались у часовни и, мирно переговариваясь, курили, забыв об опасности. И опять, словно тараканы сквозь щели, к ним подошли, один по другому, мальчишки из-за охотнорядских лавчонок, пришли несколько мужчин, и кругом зачернела толпа. Мальчуганы, как собачонки, шныряли в толпе, собирали расстрелянные гильзы. Стало покойнее. Но чувство неопределенной тоски не оставляло Акимку. Он знал сердцем, что опасность где-то здесь, близко, рядом. Но где?

Стрельба шла около университета и у Кремля. Ни юнкеров, ни студентов отсюда не было видно.