Александр Яковлев - Октябрь

Спустя пять минут опять ахнул выстрел. Потом еще. Ружейная стрельба смолкла, словно перестала лаять маленькая собачонка, увидевшая большого меделянского пса. В улицах на стороне большевиков кто-то кричал… Но нельзя было разобрать слов. Кричали резко, надрывисто, и голос казался страшным. Стрельба из орудий велась часа полтора. Это было ночью. Фонари теперь светили, и весь бульвар был полон мечущимися тенями. Газ на разбитом столбе горел все так же, как и в первый день, и метался, как живой.

Вдруг, точно по команде, по бульвару затрещали пулеметы, винтовки, послышались крики «ура», и в темных переулках заметались темные фигуры рабочих и солдат.

— Урра! Бери! Бей!.. — кричали оттуда.

Дружинники и юнкера начали стрелять. В комнату, где стоял Иван, притащили пулемет и приладили его к окну. Молодой прапорщик, с хорошим, немного хмурым лицом, пустил ленту.

Та-та-та… Та-та-та-та-та… — с перерывами ударил пулемет.

Прапорщик ловко повертывал хоботок страшной машины. В переулке заметались сильнее, но крики «ура» не смолкали. Наступление велось энергично и дружно. Темные цепи солдат и рабочих шли по бульвару почти открыто. Дружинники били их по выбору. Те падали, корчились, умирали, но на их место появлялись другие и шли, крича во все горло:

— Урра! Бери-и! Урра!..

По окнам и стеклам хлестал железный ливень. Вся комната наполнилась пылью… Стало тревожно и тоскливо. Но пулемет бодро стучал:

Та-та-та-та…

Теперь уже хорошо видно, как с Малой Бронной к дому Гагарина бежали большевики. И поодиночке, и парами, и группами… Прапорщик стрелял из пулемета в них, но остановить не мог. Словно там, в глубоких уличных закоулках, открылся буйный родник. Иван и Колесников, стоя у окна, били почти на выбор.

Большевики, пробежав улицу, прятались за желтый киоск, стоящий на бульваре под деревьями. А из-за киоска их нельзя было достать, хотя они были почти рядом.

— Снимай посты! — резко закричали на дворе.

В темной двери мелькнул Сливин.

— Господа, отходите осторожно. Помогайте выносить пулемет…

Прапорщик, Колесников и Иван подняли пулемет и вынесли во двор. Все поспешно выходили из дома; иногда, выскочив во двор, бежали. И здесь Иван впервые увидел женщин, растрепанных и мечущихся в полубезумии.

— Ой, батюшки. Да возьмите же нас с собой! — плакала одна из них.

Но ей никто не отвечал: старались сами уйти скорее…

Через двадцать минут весь район Никитских ворот был уже занят большевиками. Юнкерам и дружинникам пришлось отойти почти к самому Арбату, оставив грелку, где так приветливо наладилась было жизнь. Уходили хмурые, недовольные, и, когда остановились, узнали, что градоначальство, расстрелянное из орудий, взято большевиками, которые вышли переулками в тыл тем дружинам, которые занимали район Никитских ворот.

Сливин собрал всех дружинников за церковью на Воздвиженке. Оказалось, из дружины при отступлении выбыло семь человек, и между ними юнкер Карасев, убитый пулей во дворе, на лестнице, и брошенный там же: санитары не успели взять его труп.

Было темно. После возбуждения и страхом здесь, в покое, резко почувствовалось, какой пронизывающий туман ходит по улицам.

— Сейчас, господа, пойдем в контратаку. Будьте готовы, — предупредил Сливин.

Голос у него был глухой, будто смущенный, без веры. Но все подтянулись и ободрились.

— Вот это дело! Вот это я понимаю! — весело отозвался Колесников, привыкший все высказывать вслух. — Я удивлялся, что отступили. Право, держаться можно было прекрасно…

На Арбатской площади всюду виднелись одинокие фигуры юнкеров-часовых. Горели фонари. У трамвайной будки горел костер, вокруг которого бродили темные фигуры дружинников и юнкеров. Иногда через площадь к училищу с шумом проезжал автомобиль, поспешно шли кучки юнкеров с винтовками за плечами.

Сливин куда-то уходил и вернулся с двумя офицерами и большой командой юнкеров. Один из офицеров, высокий, пожилой, с хлопающей искусственной ногой, заявил, что он принимает командование.

— Не очень горячитесь, господа. Берегите себя. Идите осторожно. Перебежками. Накапливайтесь и держитесь за каждым выступом и за каждым прикрытием вообще. Наступление будет вестись двумя переулками и по бульвару. Будем действовать решительно.

Офицер говорил просто, спокойно, будто посылал молодежь на самое обыкновенное дело. И от его спокойного голоса делалось теплее. Приготовления велись быстро. На доме, перед церковью, поставили пулемет. Пришла команда юнкеров-гренадер с гранатами в руках и за поясом, с винтовками без штыка за плечами. Офицер коротко и опять очень спокойно объяснил, куда должны идти дружинники, что занять и что делать. План простой: пройти по бульвару, занять проходной двор на углу Большой Никитской, у Никитских ворот, и оттуда выбить большевиков.

Бульваром пошла восьмая дружина. Пулемет на крыше заработал беспрерывно:

Та-та-та-та-та-та-та-та-та…

От Никитских ворот загремели выстрелы из винтовок и тоже заработал пулемет. В ветках деревьев защелкало и зашуршало. Слышался свист.

А дружинники и юнкера гусем, сажени на полторы один от другого, молча побежали навстречу этим выстрелам. Здесь, на Никитском бульваре, фонари не горели. Так удобно было прятаться и под стенами домов, и у решетки бульвара, и в купах больших безлистых акаций, растущих по бокам, вдоль решетки. Бежали без выстрела, и как-то сразу, в один прием, очутились почти у самого трактира.

Вот дом князя Гагарина — в проезде. Вокруг дома по тротуарам бегают солдаты и рабочие, перебегают через улицу, останавливаются кучей на углу, громят киоск, из которого тащат яблоки и конфеты…

Прячась за акациями, дружинники начали тихо собираться, незамеченные. Приполз Сливин с винтовкой в руках.

— Сейчас в атаку. Сразу нападем, — шепнул он срывающимся голосом. — Ну, господа, целься. На выбор. Залпом. Взвод!..

Все шевельнулись, приготовляясь к выстрелу.

Иван припал на колено и взял на прицел высокого солдата в серой шапке, обвешанного пулеметными лентами.

— Пли!..

Тра-рраррах! — ахнул залп.

— Взвод! — опять скомандовал Сливин.

Судорожно щелкали затворы.

— Пли!..

— Взвод!.. Пли!..

— Урра! Урра!..

Сливин, Колесников и другие, как кошки, выскочили из кустов и мимо угла пробежали прямо туда, где корчились и метались застигнутые врасплох солдаты и рабочие. Выбегая, Иван наткнулся на куст и потерял фуражку. Хотелось вернуться, поднять, но над самым ухом затрещал пулемет… И так, без фуражки, побежал он за товарищами, на бегу стреляя, целясь по убегающим по бульвару фигурам. Из ворот угольного дома выбегали рабочие с перекошенными бледными лицами; они выскакивали из ворот, готовые к борьбе, но, увидев, что окружены, бросали винтовки, поднимали вверх руки и хрипло и резко кричали: