Георгий Шилин - Прокаженные

Она улыбнулась сама себе. Где-то на дне оцепеневшего сердца начало просыпаться странное, совсем незнакомое ей чувство, блеснувшее как яркий луч, обещающий тепло и радость. Так бывает иногда глубокой зимой, когда сквозь тяжесть угрюмых туч внезапно пробьется и заиграет солнце, напоминающее, что, кроме сумрака и холода, есть еще и тепло.

Иногда ей казалось, что он просто заскучал по бабе и выбрал не другую, а именно ее потому, что она была гулящая и, следовательно, доступнее, чем все другие бабы на этом дворе. Тогда Касьян становился ей таким же противным, как те мужчины, которые ходили к ней, когда она не была еще прокаженной.

- Что ты от меня хочешь, Касьян? — однажды спросила Оля. — Зачем я понадобилась тебе, чего ты добиваешься?

Касьян молчал.

- Тебе бабу надо? Так ты, миленок, лучше забудь обо мне. Ты думаешь, я и здесь промышлять начну?

- Нет, вы ошибаетесь… очень ошибаетесь, Ольга Дмитриевна, и меня вы просто обидеть хотите. Зачем вы так говорите? — сказал Касьян и потускнел.

Он говорил ей «вы», сам не зная почему, — то ли оттого, что хотел доказать неправильность ее подозрений, то ли от какого-то особого уважения к ней.

- Так что же ты хочешь, Касьян? Он прикоснулся к ее руке и сказал:

- Ольга Дмитриевна, вы напрасно все это говорите… вы мало знаете меня… Да разве можно думать по справедливости — кто и чем был там? Я не такой подлец. Давайте поженимся, Ольга Дмитриевна, и начнем жить как муж и жена… как настоящие…

Ее голова поникла.

- Это совсем неподходящая статья, — сказала она тихо.

- Почему неподходящая?

- Зачем нам жениться?

- Зачем все люди женятся?

Касьян помолчал, потом повторил:

- Зачем все люди соединяются?

- Так это — люди, а не мы.

- А мы разве не люди?

- Люди, да не те…

- Кто знает, может, когда-нибудь и мы будем, как те.

Ей стало жалко Касьяна, и тогда, не выпуская своей руки из его, она сказала так просто, как будто речь шла о вчерашнем дне:

- Касьянушка, мне все равно, но жениться нам — смешно… Ведь глупость делают те, кто женится. Если ты хочешь бабу и меня выбрал — приходи ко мне… Но зачем жениться?

- Нет, Ольга Дмитриевна, так нельзя… Хорошие люди так не делают. Я не хочу так. По закону надо. Вот пойдемте к доктору и скажем ему — так и так.

- Зачем же тебе все это понадобилось?

- Я хочу, чтобы вы были законной моей женой, настоящей, а не какой-нибудь, я не хочу насмехаться над нами.

Слова его были для нее необычны и радостны.

- Ты, что ж, любишь меня, что ль? — спросила она.

- Кто знает… может, и люблю, Ольга Дмитриевна.

- За что?

Ответа не последовало.

- Ты вот что, Касьян, может, ты меня и взаправду любишь — не знаю, но только подумай, прежде чем решиться… подумай, чем я была, — может, раздумаешь еще.

- Нет, теперь уж не раздумаю.

- Смотри, попрекать меня будешь… укорять за прежнее.

- Нет, не буду… За что попрекать? Разве вы вольны были?

- Нет, не была вольна, — прошептала она и, придвинувшись к нему, сказала таким тоном, будто брала с него клятву:

- Хорошо, Касьян, если ты скажешь мне сейчас, что никогда не попрекнешь ни одним словом за то, чем я была там, — пойду за тебя. Но если обмолвишься этим хоть один раз — тогда мы не товарищи друг другу, так и знай.

- Ты мне вот о чем скажи, Оля, — перебил ее Касьян, — имела ли ты из всех мужчин какого-нибудь одного, постоянного?

- Нет, такого не было. Были, приходили по нескольку раз, но они всегда платили, а бесплатного ни одного не было… А зачем тебе понадобилось знать про это?

- Я говорю к тому, что ежели бы у тебя был один какой-нибудь, как ты сказала, бесплатный, тогда было бы о чем думать, а раз все — за плату, это все равно что ни одного. Да и тогда не попрекал бы…

В тот же день они явились к доктору Туркееву, и он распорядился отвести им отдельную комнату.

Теперь жизнь Оли получила иной смысл. «Женитьба» пробудила в ней заботы о семье. Она никогда не предполагала, что настанет день, когда у нее будет муж. И вот этот день настал. Правда, ей казалось, что замужество се — временное: все вышло уж слишком быстро, слишком просто.

Но прошли дни, и она начала привязываться к Касьяну. У нее возникли новые, до того времени не известные желания — заботиться о нем, хлопотать об уюте, следить за чистотой. Они были довольны друг другом. После долгой пустоты Оля ощутила возвращающийся интерес к жизни.

Однажды ночью она разразилась рыданиями; испугавшийся Касьян не знал, что ему делать. Он утешал ее и спрашивал:

- Ну, чего ты? Не надо. Стоит ли так убиваться?

Касьян не понимал причины, да и сама Оля не знала ее. Потом она успокоилась и заснула так хорошо и крепко, как не спала, может быть, за всю свою жизнь.

Как-то раз Оля спросила Касьяна:

- А если у нас будут дети?

- Ну что ж, дело хорошее…

С некоторых пор ей стало приходить в голову: теперь можно написать матери; но потом она раздумала. Зачем? Пусть лучше помнит она об Оле, как о славной, чистой девочке, какою она была много лет назад. Не надо писать.

Зачем беспокоить старуху? Ведь ее дочь никогда не будет здоровой.

Так прожили они два года, и в течение этих двух лет она не замечала в Касьяне начавших пробуждаться в нем странных желаний. Они будто не доходили до ее сознания. Но однажды она с удивлением услышала, что он говорит о "той жизни". Услышала и поняла: об этом Касьян говорит уже давно. К чему все эти разговоры? Зачем понадобилось ему вспоминать о том, что лежит далеко за пределами лепрозория? Но он все чаще и чаще вспоминал о прошлом, о городе и как-то раз сказал:

- Вот, Ольга, если выздоровеем, уедем отсюда… уедем в город.

Она не хотела гасить в нем надежды, приносившей ему радость.

- А по-моему, и здесь хорошо. Зачем нам ехать в город?

- Ты ничего не понимаешь, Ольга. Мы опять будем такими, как те…

Провались он, этот лепрозорий. Вон Туркеев говорит, что я "гляжу хорошо", по плечу похлопал, обнадеживал. Пошла бы и ты к нему как-нибудь.

- А что, он снимет рукой, что ль? Все равно не снимет.

- Кто знает, может, и скажет о чем-нибудь хорошем.

Но Оля считала ненужным ходить к доктору осматриваться, расспрашивать его. Зачем она будет надоедать людям, если болезнь известна ей лучше, чем всем врачам в мире?

Она, вероятно, долго еще не ходила бы на осмотр, если бы не проявил инициативу сам доктор Туркеев. Он встретил ее как-то на дворе и остановился:

- Вы что это, батенька, и носа не хотите показать в амбулаторию? Так не годится. Так нельзя. Надо прийти, Завтра придите. Я сам осмотрю вас.

Приходите, приходите.

- А для чего смотреть? — улыбнулась она. — Все равно не поможет.

- Нет, вы уж приходите, милая. Там видно будет.

На следующий день она пошла.

Туркеев осмотрел и задумался.

- Странно… — Он долго осматривал больные места, потом перевернул снова ее больничный листок.