Евгений Воробьев - Высота

Токмаков снова вспомнил, как, прощаясь, говорила ему мать, не то осуждая, не то сожалея: «Ну и работенку нашел себе, сынок! Нигде места под собой не согреешь. Бездомный, как шмель…»

Придя с работы, Карпухин как можно небрежнее сказал Василисе:

— Завтра в область еду. Лекцию читать. Со всех строек съедутся. Делать им, наверно, нечего в выходной день.

— А билет уже взял?

— Зачем билет? На машине поеду.

— Это кто же тебя, старый, с собой берет?

— Что это значит «с собой»? Ведь объясняю: мне Дымов предоставил машину. В пять утра прямо к дому подадут. И чего им там, в области, приспичило? Уже не могут без меня обойтись… Мало было хлопот, так еще опыт делить!

Карпухин знал, что Василиса ревниво относится к его известности, и именно поэтому прикидывался равнодушным, словно был утомлен постоянным интересом к своей работе и к своей особе: опять лекция, опять статья в газете, опять фотография, опять нужно выступать по радио, опять пришли письма с других строек, — отвечать на них некогда, а писем столько, что на одних марках можно разориться.

«Пустят меня по миру эти писаря!»

Тетка Василиса пожалела, что «победа» подкатила к их дому так рано, когда никто из соседей не видел, и только собаки со всей Кандыбиной балки провожали машину недружным лаем.

В областном городе Карпухин выступил с лекцией «Как я добился своих рекордов».

Съехались клепальщики со всего Урала.

После лекции Карпухина в коридоре Дворца культуры догнала девушка.

— Вот, пожалуйста. — Она протянула конверт. — Здесь ваш гонорар.

— Что?!

— Это вам за лекцию.

— Да вы что, смеетесь? Чтобы Захар Захарович Карпухин за свой опыт деньги у рабочих брал?

— У нас так полагается. За каждый концерт, за каждую лекцию… Что ж вы на меня кричите?

— Клепальщики без крика не могут. Я со старухой своей по душам разговариваю — и то на улице слыхать. А деньги, дочка, убери, пригодятся еще вашему клубу…

Карпухин вернулся домой на ночь глядя. И опять Василиса сокрушалась, что никто не видел, как важно подкатил ее старый на «победе».

За поздним ужином Карпухин обстоятельно рассказал Василисе и Вадиму про свою поездку.

Вадим, зная, что разговор может затянуться до глубокой ночи, решил остудить пыл старика. Он рассказал о новостях на стройке, о том, что Баграт Андриасов установил вчера новый рекорд — восемьсот пять заклепок за смену.

Услышав новость, Карпухин сразу угомонился и подчеркнуто безразлично пожал плечами.

— Можно и тысячу заклепок нащелкать. Там, наверно, браку — пруд пруди…

— Никакого браку. Дятел принял…

— Значит, Дятел со счета сбился. Присчитал вчерашние заклепки. Это у него бывает.

«Дятлом» клепальщики прозвали контрольного мастера, неразлучного с остроклювым молотком. Мастер ударяет молотком по заклепке и тотчас же прикладывает к ней палец: не дрожит ли? Заклепки, которые мастер забраковал, или, как говорят клепальщики, «склевал», он обводит мелком и для верности бьет по заклепкам керном молотка. Мелок сразу показывает, какие заклепки менять, а керном Дятел бьет на случай, если бы кто-нибудь вздумал стереть меловые кружочки или их смыло бы дождем.

Карпухин вышел из-за стола и, сославшись на усталость, стал собираться ко сну.

— Хорошего ученичка нам сосватал! — напустилась Василиса на Вадима.

Но Карпухин так на нее взглянул, что тетка Василиса, гремя посудой, поспешила убраться в сени. Но и оттуда долго слышала, как ее старый кряхтел, вздыхал, ворочался с боку на бок…

Когда Вадим по просьбе своего прораба Токмакова впервые привел Баграта к Карпухину, тот придирчиво оглядел новичка с ног до головы.

— Ты думаешь, можно будет работать кое-как, на швырок?

— Зачем кое-как?

— Имей в виду, теперь нахлебники из моды выходят. Подлататься к чужой славе не удастся.

Баграт промолчал.

В старое время, перед тем как нанять клепальщика, мастер, обычно силач, предлагал: «А ну, пожми мне руку!»

Карпухин одобрительно скользнул взглядом по литым плечам и волосатой груди, распиравшей майку Баграта.

— Силенкой тебя, видать, бог не обидел. Но есть и такие — только смотрят, как бы поскорее. А того не понимают, что заклепка — она внимания требует… Наобещают столько, что в шапку не заберешь, а коснется до дела…

— Дела не боюсь.

— Не боишься? Дело мастера боится, если хочешь знать! Придется не раз вспотеть. Клепать — не штаны латать.

— Зачем штаны?

— Нянькаться с тобой некогда будет.

Баграт только вздыхал и переминался с ноги на ногу.

Небо висело над работающими в каупере просторным голубым зонтом. Монтажники наращивали пояс за поясом, каупер рос, и небо над головой сжималось. Следом за монтажниками лезли вверх Карпухин, его новый подручный Баграт и нагревалыцица Катя. Они все выше тащили свое горно, воздушные шланги и оглушительный неумолчный гром, какого никогда не слышало небо.

В десять — двенадцать молотков одновременно прошивают клепальщики стальной строчкой рубахи кауперов. Ни одна птица не рискует залетать в грохочущие небеса. Солнце пробивается в каупер только золотым пунктиром сквозь отверстия, еще не схваченные болтами или заклепками, — эта мережка идет по краям листов. Но зато как солнце успевает накалить за день броню!

На дощатом настиле стоит горно. В раскаленном коксе — пригоршня заклепок. Чадным зноем несет от горна. Чад медленно, как в большую вытяжную трубу, уходит вверх. Дрожит и струится нагретый воздух.

Нагревалыцица Катя стоит у горна, закрываясь рукой от искр и дыма, и ловко ворошит щипцами заклепки. Они — как грибы с одинаковыми шляпками, на одинаково прямых ножках.

Катя подает клещами заклепку Баграту, тот перехватывает ее своими щипцами, тут же вгоняет в отверстие и прижимает светло-красную головку молотком. Как только из отверстия показывается раскаленный стерженек, на него обрушивается молоток Карпухина. И вот уже с внешней стороны каупера образуется вторая головка, подобная той, которая находится внутри. Когда заклепка остынет, она укоротится и еще туже схватит два стальных листа, не оставив между ними ни малейшего зазора, чтобы отныне эти два листа сделались как один.

Под присмотром Карпухина Баграт выклепал первую заклепку.

Карпухин слегка постучал по заклепке молотком.

— Ну, слышишь?

Баграт чуть пригнул голову.

— Слышу.

— А что слышишь?

— Звенит.

— Слышишь, как та бабуся. На одно ухо глуха, а другим не чует… Не звенит, а дребезжит.

— Верно, дребезжит.

— Отчего же она дребезжит?

— Не знаю.

— Сруби ей голову, — приказал Карпухин.

Баграт срубил заклепку, выколотил ее, — стыдная работа.

Если звук надтреснутый, дребезжащий — заклепка плохо заполнила свое гнездо. В такое отверстие и газ пройдет, и вода просочится, неся с собою ржавчину.