Павел Федоров - Генерал Доватор

Прошло еще полчаса. Нина начинала шевелить застывшими пальцами. Яша посапывает, у него насморк. Савелий трет прихваченное морозом ухо. Вася Громов жует что-то посиневшими губами. Занесенный поземкой, он выглядывает из сугроба, точно сурок из норки.

Наконец впереди между вздрогнувшими елочками показалась коренастая фигура Сергея Бодрова с поднятым вверх дулом автомата.

— Вперед! — скомандовала Нина, оттолкнулась локтями и сильными, юркими движениями поползла черев просеку.

Достигнув ее края, Нина белым комом скатилась под елочки в канаву. За ней следом, один за другим, кувыркнулись на дно канавы и остальные.

Бодров встретил их предупреждающим знаком.

— Дальше нельзя двигаться, — тихо проговорил он, сдвигая на затылок серую ушанку. — Впереди еще одна просека. Там сейчас немецкие саперы снимают мины.

— И много их? — спросил долговязый телефонист Савка. Он был знаменит на всю дивизию тем, что в любое время дня и ночи, в любую погоду каким-то одному ему известным чутьем мог отыскать самое незаметное повреждение, исправить его, связать, как он говорил, «веревочку». А провода он умел так прятать, что их сами связисты не могли обнаружить, не только разведчики противника. Разговаривал он только «кодовым» языком, изобретенным им самим и вызывавшим у товарищей неописуемое изумление и хохот. Свой «код» он пересыпал такими словечками, от которых, как говорил Яша Воробьев, даже лошади начинают пофыркивать.

— Значит, одиннадцать колбасников с пулеметом и лягушка, то-есть танк, вперед попрыгали? — повторил Савка ответ Сергея.

— Да, и лягушка, — подтвердил Бодров, хмуря черные, вразлет, ушедшие к вискам брови.

— Грустно, и весьма, — отозвался Савка.

Остальные, посматривая на задумавшегося Сергея, притихли.

В лесу, нарастая и усиливаясь, закипал бой. Вася Громов, белокурый паренек маленького роста, переступая с ноги на ногу, потирал застывшие руки. Нина, сняв привязанные на шнурках рукавицы, что-то искала в фельдшерской сумке. Яша отряхивал от снега свой полушубок.

— Что, Громов, озяб? — покуривая в рукав, спросил Сергей.

— Угу! — промычал Вася посиневшими губами.

— Папироску хочешь? — предложил Бодров.

На двадцать третьем году жизни, после двухлетней службы в армии Сергею казалось, что он имеет зрелый жизненный опыт. Ему сейчас хотелось приласкать, ободрить этого закоченевшего голубоглазого восемнадцатилетнего паренька.

— Я не курю. Спасибо, — кутаясь в серый казачий башлык, смущенно ответил Вася, точно стыдясь, что он, этакий геройский вояка, связной командира полка, и вдруг не курит...

— Тогда ешь сухарь, на! — Савка вытащил из-за пазухи сухарь и протянул Громову. Тот взял.

— Слушай, Громов! — мягко сказал Бодров. — Ты хорошо помнишь, в каком месте шел вчера с донесением?

— Помню, товарищ старший сержант!

— А где ты обходил минное поле?

— Не здесь, а правее, там! — Громов показал на восток и, кивнув на Савелия, добавил: — Мы с ним было пошли туда, но нас обстреляли.

— Точно! — отгрызая крепкими зубами сухарь, подтвердил Савелий. — Сначала рассыпали на головы автоматный горох, а потом плюнули из самоварной трубы. Весьма было грустно покидать местечко, на котором обычно все спокойные люди сидят.

От Савкиных слов стало как будто теплей и даже немножко весело. Яша, пряча усмешку, покачал головой. Улыбнулись и остальные. Смешно было смотреть на этого неуклюжего, в коротком полушубке верзилу с его катушками, карабином и огромными серыми, вдрызг растоптанными валенками.

— Где вы, Савелий, работали до войны? — спросила Нина.

— Гм-м... Видите ли, товарищ сестричка, я сам деревенский интеллигент...

Вася Громов прыснул в рукавицу.

— Это что, должность такая? — улыбнулась Нина.

— Как вам сказать... Мы, Голенищевы, со времен «оказии» гоняли почту. Мой дед и папаша были почтальонами. По их стопам пошел и я. А раньше, как вам известно, в царской деревне интеллигентами были учитель и почтарь. Вот, значит, я принадлежу к этому высокочтимому сословию. В наши дни по своему беспокойному характеру, а рожден я в самое неспокойное время, в семнадцатом году, я по совместительству был в колхозном драмкружке артистом, режиссером, постановщиком, гримером, художником, музыкантом. Если посмотреть на театральную афишу, то мне будут принадлежать все нижние подписи. Таланты меня распирали, как мерзлую бочку лед...

— Замолчи ты, дьявол! — Яша заткнул рукавицей рот и корчился от смеха.

— Вот, Нина Петровна, что значит невежественные люди, — серьезно и укоряюще проговорил Савелий, засовывая в рот остаток сухаря и кивая на Яшу. — Культурного словца не могут выслушать. Все аханьки да хаханьки...

Нина тоненько прыснула в кухлянку. Савелий, отряхнув с полушубка хлебные крошки, снял с плеча карабин и, пряча в глазах бесовскую лукавую улыбку, почтительно спросил, обращаясь к Сергею:

— Будем назад держать свои стопы, товарищ старший сержант?

— А как вы думаете, товарищ деревенский интеллигент?

Бодров почувствовал, как у него начинало подниматься в душе необыкновенное доверие к этому чудаковатому парню. От него веяло той крепкой русской силой, которая раскрывается неожиданно, точно широкий, мощный взмах гигантских крыльев.

— Ведомо мне, что от конца вот этой медной веревочки, — протяжно, с расстановкой заговорил Савелий, показывая на телефонный провод, — зависят многие жизни наших товарищей. Поэтому мы должны во что бы то ни стало протянуть ее туда. Вот что я думаю.

— Попробуем, — твердо и решительно сказал Сергей и, крякнув, словно пробуя поднять большую тяжесть, добавил: — Двум придется остаться на этой стороне просеки и отвлечь немцев. Остальные должны быстро проскочить.

— А как же эти двое? — запинаясь, спросила Нина.

— Там видно будет... — Бодров, покусывая губы, быстро вскочил и, повесив на сук сумку с взрывателями, продолжал: — Мы с Яшей сейчас выдвинемся вперед и откроем огонь. Вы будете перебегать правее — вот по этому моему следу, чтобы не угодить на мину. Первым Савелий, за ним Нина, Громов прикрывает сзади. Ясно, товарищи?

Все молча кивнули.

— Ничего, ребята, там встретимся, — ободрил их Сергей. — Вы только смелей! Савелий, возьми мою сумку.

Подоткнув рукавицы под поясной ремень и перехватив автомат голыми руками, он глухо добавил.

— И не беспокойтесь. Мы все сделаем, как надо. Ну, идем, Яшенька.

— Идем, Сережа. — Яша, словно стараясь прикрыть вдруг заблестевшие глаза, нахлобучил ушанку на самый лоб и нырнул под ветви вслед за Бодровым.

Когда отошли метров на двести, Сергей неожиданно остановился, присел на снег и, подозвав к себе Яшу, тихо сказал:

— Здесь! Совсем близко! Прислушивайся.