Павел Федоров - Генерал Доватор

Доватор приказал дать сигнал конной атаки.

И вот конная группа, неумолимо поблескивая клинками, с раскатистым «ура» помчалась навстречу немцам.

— Карпенков, огонь убрать! — приказал Доватор. Пулеметы прекратили стрельбу.

— Хорошо! Хорошо идут!.. — Лев Михайлович возбужденно ерошил волосы.

Зрелище конной атаки увлекало его, и он нетерпеливо хлестал стеком по голенищу. Впереди группы атакующих конников на сером черногривом коне скакал Чалдонов. Конь нес его сильными ровными бросками, круто выгибая передние ноги. Чалдонов врубился первым. Делая клинком молниеносные взмахи, он выгибал корпус то в одну сторону, то в другую с ловкостью степного кочевника. Конь покорно подчинялся движениям его тела, взвивался на задние ноги, делал крутые повороты и снова шел броском в нужном направлении, стремительно и ровно.

Атака на полный аллюр, с близкого расстояния, стремительная и кровавая, решила исход операции в пять-десять минут.

Конную атаку возглавил майор Осипов. Шашка знаменитого кавказского мастера славно поработала в эту ночь...

Доватор, обходя со своим штабом еще работающие на полном ходу машины, распорядился уничтожить все военное имущество, которое невозможно увезти, продукты питания раздать населению.

Вокруг еще щелкали отдельные выстрелы. Резервный эскадрон прочищал лесок, раскинувшийся вдоль речушки, вылавливал немцев. То же самое происходило и в деревне. Но где-то уже раздавались веселые звуки Наурской.

Начинало светать. В сером небе разгорался тусклый холодный свет. Над крышами домов, подымаясь от пожарищ, темными полосами расстилался дым. В воздухе стоял смрад от сгоревшей резины, тряпок, бензина. Коноводы рысью подводили эскадронам, дравшимся в пешем строю, лошадей. Сквозь шум и сутолоку раздавались командные выкрики:

— Первый взвод, по коням! Равняйсь! Слышался цокот подков, скрип седел.

— Это — первый? Где комэска первого? Товарищи, никто не видал комэска один? — раздался голос Криворотько.

— Наверное, в голове колонны! Погоняй... Тут четвертый, — отвечали ему.

Криворотько стегнул коня и поскакал дальше. Около школы он увидел Доватора верхом на коне, окруженного колхозниками. Женщины, зябко кутаясь в шали, наперебой рассказывали о бесчинствах гитлеровских мародеров. Тут же был и Петя. Он с затаенным восторгом смотрел на командира в широченной бурке. Пете очень хотелось поговорить с командиром и попросить его кое о чем, но он не решался.

— Что ж нам делать? Как быть? Научите, товарищ командир, — спрашивали женщины.

— Надо помогать партизанам бить немцев, — говорил Лев Михайлович. — Война всенародная. Не давайте врагу ни куска хлеба. Что нельзя спрятать — уничтожайте, уходите в лес. Мы придем, освободим вас. Надо бороться с немцами, не щадя жизни. Мы хозяева своей земли. Нельзя падать духом!

Слова Доватора глубоко западали в душу Пети. Он расхрабрился и хотел было вступить в разговор с командиром, но в это время подъехала большая группа кавалеристов. Зрелище было поразительное: все в одинаковых черных бурках, а у одного командира тонконогая лошадка выкидывала такие кренделя, что Петя и рот раскрыл. «Самый главный, наверное», — подумал он. Об этом свидетельствовал и кончик золотой шашки, торчавший из-под бурки, и шпоры на тоненькой серебряной цепочке. Однако Петя тотчас же убедился, что мнение его ошибочно. Командир, разговаривавший с женщинами, начал сердито расспрашивать подъехавших и даже покрикивать.

— Почему раньше времени начали действовать? Почему зажгли дом, когда было приказано осветить ригой? — спрашивал Лев Михайлович.

— Не знаю, товарищ полковник! — Осипов недоуменно посмотрел на Доватора. Он сам был удивлен, когда загорелся третий от края дом и началась преждевременная стрельба.

— Сгорела усадьба Авериных, — сказала одна из женщин.

— Надо выяснить, — приказал Доватор.

— А я знаю, кто запалил! — звонко выкрикнул Петя.

— Откуда ты знаешь? — Осипов нагнулся с седла. Он смотрел на Петю добрыми прищуренными глазами. Его тяжкое горе сегодня как-то притупилось, — оно растворилось в опьяняющем, горячем чувстве мести, в заботе о делах, в чувстве воинского долга.

— Аверина, тетка Марфа, сама запалила, а я ей солому подтаскивал! Дяденька, товарищ командир! — Петя умоляюще смотрел то на Доватора, то на Осипова. — Возьмите меня в армию!.. Мы с теткой Марфой немца вилами запороли!..

Осипова передернуло от слов мальчика. Он взглянул на Доватора, потом на Петю.

— Антон Петрович, проверь-ка сам, что там случилось, — встретившись с ним взглядом, приказал Доватор.

Он уже догадывался, что случилось. Катя ему рассказала, что ее мать поклялась спалить дом вместе с немкой, но он тогда не придал этому значения. Лев Михайлович, склонившись с седла, спросил:

— Как тебя зовут, сынок?

— Петр Иванович Кочетков, — охотно ответил Петя. — Мне уже девять аль десять! — добавил он, поблескивая глазами.

— Расскажи, Петр Иванович, как немца запороли? — спросил Доватор.

— Мы солому натаскали и дверь в горницу дрючком подперли, а немец зашел и кричать начал. Тетка Марфа вилами солому хотела брать и еще хотела принести из риги, а он увидел... — Но досказать Петя не успел.

На полном галопе в группу всадников врезался Криворотько. Подъехал к Осипову и шепнул ему что-то на ухо. Антон Петрович оглянулся, точно ужаленный, рванул поводья, круто повернул кобылицу. К школе, громыхая колесами, подъехали две брички. На передней лежал капитан Почибут. Он был бледен, дышал тяжело. Голова была обмотана окровавленной марлевой повязкой. На второй бричке, которую в Подвязье пулеметчики приспособили вместо тачанки, вытянув руки по швам, точно отдавая глядевшим на него командирам последнюю воинскую честь, лежал старший лейтенант Дмитрий Чалдонов. Растрепанный чуб его был влажен от крови и поник на левый висок, прикрывая то место, куда ударила вражья пуля.

Черногривая кобылица Чалдонова, разгоряченная боем, металась из стороны в сторону, забегала вперед, высоко поднимала голову, раздувая ноздри. Шла назад, к бричке, но, подойдя ближе, шарахалась в сторону, останавливалась, дрожа всем телом, косилась на бричку, словно спрашивала: «Что же это случилось с моим хозяином?» — и никого к себе не подпускала.

Осипов склонил голову, зажал переносицу в кулак, как будто у него ручьем текла из носа кровь. Доватор медленно стаскивал с головы кубанку. Лицо его сразу сделалось сумрачным.

Женщины откровенно и сердечно плакали. Петя не плакал: он жмурился, точно от досады, морщил нос...

А солнце вставало, разбрызгивало над темным лесом яркие утренние лучи. По извилистым, уходящим к лесу дорогам растянулись длинные черные ленты кавалерийских эскадронов. Следом катились повозки, наполненные трофеями. На одной из них сидел дед Грицко, суровый, величественный. Рядом шла Оксана. А позади всех, на маленькой лошадке, трусил одинокий всадник. Он не отставал от эскадронов и не нагонял их — ехал на почтительном расстоянии...