Фёдор Гладков - Вольница

— Вот и я с розочкой, — зачванилась она и, подражая девчатам, зашагала как-то вертляво и гибко. — Страсть люблю с цветами прогуливаться! Ах, какой аромат!

Я угрюмо спросил её:

— Это ты купила цветок-то?

— Ах, Федяшка… Какой ты христосик! С тобой и гулять-то стыдно. Ты сам бы мне цветочек достал, как кавалер. А ты виньгаешь. Не ругайся со мной: в саду это неприлично.

И, обмахиваясь розочкой, гордо дёрнула головой и отвернулась. А я приставал к ней:

— Значит, украла? Говори: украла?

— Отстань от меня! — озлилась она, и лицо её стало острым. — Я гулять с тобой не желаю. Ты верблюд. Я богаче тебя: я с деньгами.

Она юркнула в густую толпу, которая сгрудилась около карусели. Поблёскивая, переливаясь искрами, карусель крутилась под музыку шарманки. Девчата, парни и мальчишки сидели на раскрашенных конях и с одурелыми улыбками проносились перед толпою. Я бросился за Дуняркой, но она мгновенно исчезла в человечьей тесноте.

Проскальзывая между туго сбитыми людьми, я не замечал ни толчков, ни пинков. Я пробрался к самой карусели и на минуту застыл, ослеплённый блеском и переливами искр на летающих тряпках и захваченный быстрым круговоротом коней с седоками. Шарманка курлыкала глухо и устало, и музыка была совсем невесёлой.

Дунярки нигде не было, и мне стало страшно: она бросила меня, я один в этих незнакомых местах, среди чужих людей. Я даже не знаю, как называется та часть города, где мы живём.

Стало смеркаться, небо на западе заметно помутнело и стало похоже на далёкое зарево. Покрикивали пароходы на Волге — и близко и далеко. Гул колоколов замолк, и я слышал только неясный говор гуляющих, смех девчат и шорох шагов. Не то от страха перед неведомыми дебрями города, не то от бессознательного стремления к самозащите, я торопливо выбрался из толпы и, озираясь, с крепко сжатыми кулаками, побежал по аллее назад к выходу. Дунярки и здесь не было. Я оглянулся, и мне показалось, что она пробежала через аллею. Я остановился и поискал её глазами, но она не появлялась, и я решил, что она мне только померещилась. Я ненавидел её в этот миг, и если бы она подбежала ко мне, я надавал бы ей тумаков. Я знал, что наша улица находится в восточной стороне города, на самой окраине, но где она, эта окраина, — я не мог указать: город весь уходил от Волги на восток.

В саду грянула музыка, и фиолетовый воздух, и дома в зелени, и люди, которые шли парами и группами к воротам сада, — все как будто вздрогнуло и встряхнулось. Пролетела через площадь густая стая галок, шарахнулась к собору и растаяла. Я впервые услыхал такую музыку, металлически звенящую, как будто заиграл весь город, с глухими вздохами и буханьем, и почувствовал себя малюсеньким, как муравей. Казалось, что она подбросила меня в воздух, и могучий вихрь понес меня куда-то ввысь, вдаль. Сколько времени я стоял, потрясённый музыкой, — я не знал: я забыл, что нахожусь один в незнакомом месте, среди чужих людей, что мне надо бежать — спасаться из этого нагромождения домов и лабиринта улиц. Очнулся я в тот момент, когда на меня нагрянула шайка босоногих чумазых парнишек и с насмешливым любопытством окружила меня со всех сторон. Кто-то ущипнул мне руку, кто-то дёрнул за волосы, кто-то ткнул кулаком в бок. Я замер от ужаса.

— Ой, гляди, какой лохматый барбосик! — засмеялся один, а другой деловито предложил:

— Давай, ребята, окрестим его в нашу веру.

Мальчишка без передних верхних зубов схватил меня за рубашку на груди. Я отшиб его руку и надрывно крикнул:

— Не лезь, шарлот, я тебя не трогаю!

— Бей его, ребята! — весело закричали другие, и кто-то оглушил меня кулаком по голове.

Но вдруг все парнишки шарахнулись в стороны: худощавый парень в шляпе смеялся глазами и махал на них палкой.

— Ах вы, негодяи! Зачем вы на него напали? Ишь, герои какие! Оравой на одного шиша…

Он подошёл ко мне и взял меня за плечо.

— Почему ты один? Заблудился, что ли?

— Я с девчонкой пришёл, а она меня здесь бросила.

Парень возмущённо покачал головой, но глаза его смеялись.

— Ведь вот какой неверный народ эти девчонки! Сначала заманила, а потом бросила. Где ты живёшь-то?

— И знать не знаю.

— Вот тебе раз! Ну хоть укажи рукой, откуда пришёл-то.

Я показал прямо перед собою и вдруг вспомнил о кладбище и о Балде.

— Ага! — обрадовался парень. — Это уже лучше. Но ведь кладбище и Балда не там, куда ты указывал, а левее. От кладбища до Балды далеко.

Он взял меня за руку и повёл по площади, потом остановился и, наклонившись к моему плечу, показал палочкой налево.

— Вот иди сначала по этой улице, а потом у церкви свернёшь направо. Там спросишь, где к кладбищу пройти. Валяй! Не боишься? Не робей, держись смелее! Из деревни, что ли, приехал?

— Саратовские мы…

— Ага, земляк мой, значит, — засмеялся парень. — Ну, ежели ты саратовский, значит не пропадёшь. Где это саратовские пропадали? Сколько тебе лет-то?

— Десять.

— Ого, самостоятельный парень. Держи кулаки наготове — пробьешься куда хочешь. Главное, не робей. А встретишь вот такую ватагу, как эта шантрапа, прямо держи голову и требуй: вы здесь дома, а я приезжий. Помогайте мне хоромы мои найти! Храбро валяй, кудряш!

Он потрепал меня по плечу и опять засмеялся.

— Ну, прощайте! — благодарно сказал я, ободрённый его участием.

— Прощай, прощай, саратовский!

Я побежал по дороге, оглядываясь на моего неожиданного покровителя. Он смотрел мне вслед, взмахивал палочкой и ободряюще кивал головой.

По улице шли навстречу парни с девчатами, скороговоркой болтали и смеялись. С лестницей на плече лениво прошагал старик-фонарщик, попались одна за другой две женщины с мокрыми вёдрами на коромысле. Смеркалось, воздух был синий и прозрачный. На улице было тихо и сонно. Кое-где у калиток сидели на скамейках женщины с усталыми лицами и задумчиво разговаривали. Они провожали меня равнодушными глазами, но, кажется, не видели меня. В трёхоконных деревянных домиках вспыхивали огоньки. На Волге время от времени неохотно гудели пароходы. На углу стояла низкая колокольня со множеством серых колоколов в широких проёмах. Эти чёрные проёмы похожи были на широко разинутые рты с оскаленными большими и маленькими зубами. На углу, у каменного столба ограды, я остановился и оглянулся назад, и мне опять почудилось, что недалеко промелькнула Дунярка. Я хотел было побежать ей навстречу, но она исчезла. Завернув за угол, я очутился в пустынной улице, которая уходила куда-то в бесконечную вечернюю мглу. В разных местах сонно тявкали собаки. Мне стало жутко в этой пустой, как будто нежилой улице, и я больно почувствовал себя одиноким и покинутым. Шёл я долго, не встречая ни одного человека, и всё время ожидал, что из подворотни выскочат злые псы и загрызут меня, и никто не выйдет, чтобы спасти меня от собак. Но псы, вероятно, тоже спали, а те, которые тявкали, не желали подниматься и тратить время на преследование одинокого парнишки.