Леонид Борич - Случайные обстоятельства

Собираясь раз в неделю, чтобы на несколько часов расслабиться, сбросить груз забот, помолодеть и пообщаться в спокойной обстановке, они в то же время не были связаны между собой ничем иным, кроме дружеской легкой симпатии и приятности от сознания, что никакие посторонние силы и обстоятельства не навязали им этих отношений — ни какая бы то ни было зависимость по совместной работе, ни необходимость встречаться потом семьями по каким-нибудь праздникам или хотя бы время от времени поддерживать их приятельские отношения вне этих четырех банных дней в месяц.

Иногда кто-нибудь из них приводил с собой еще кого-то, и тот так же легко и непринужденно входил в их сложившуюся компанию, как когда-то каждый из них. При этом вовсе было не обязательно, чтобы этот человек и в другой раз явился или вообще когда-нибудь еще, ибо все строилось на достаточно полной взаимозаменяемости и на сугубой добровольности, когда в любой момент можно было прервать эти отношения, никак не обижая других и самому при этом не испытывая никакой неловкости, что как раз особенно ценилось ими.

Они уже так давно посещали по пятницам сауну, что не обсуждали, как бывало вначале, ни экипировку, ни способы оптимального потения, ни что предпочтительнее употреблять — пиво, крепкий чай с медом или просто коньяк. Личные вкусы, привычки и слабости каждого из них здесь не только учитывались, но и трогательно уважались остальными, и если известный тренер был наиболее неприхотливым, заходя в сауну буквально в чем мать родила, то другой, или третий, или любой из остальных шести не только не навязывал ему своих советов и своего понимания истины, но даже не чувствовал себя более профессиональным участником обжаривания в сауне оттого лишь, что он мог представить себя в этом оздоровительном процессе только обязательно в старой фетровой шляпе с обрезанными полями, либо в войлочных шлепанцах, либо в рукавицах, либо еще с какими-нибудь ухищрениями — в виде подстилки, например, — чтоб не так обжигало.

Приятно было и то, что заботилась об их комфорте женщина тоже вполне интеллигентная, с высшим гуманитарным образованием в прошлом, лет сорока с небольшим, уже, правда, довольно расплывшаяся, с двойным подбородком, но всегда очень ухоженная, с замечательно свежим лицом без единой морщинки, с чувством собственного достоинства, в чем-то, пожалуй, чуть даже и снисходительная к ним — не обидно, не так, чтобы задевать, напротив, еще и укрепляя в них ощущение удалой бесшабашности, размаха, мужской широты, — а вместе с тем и очень внимательная к ним, быстро запомнившая привычки каждого и накрывающая стол в холле перед сауной так, чтобы учесть, кто из них что предпочитает.

Они, все семеро, были разные, с выраженно индивидуальными вкусами (по крайней мере в сауне), и поэтому на изящно-грубоватом столе из дубовых досок были заранее приготовлены и коньяк, и какая-нибудь соленая рыбка, и копченая колбаса, и пиво в золотистых жестяных баночках, а если и бутылочное, то все равно не совсем обычное, чешское или польское, какого так просто не купишь. У них и свои излюбленные места за столом давно определились, и это она тоже безукоризненно помнила, что уже само по себе льстило их самолюбию.

Хозяйку этого стола они называли уважительно, по имени-отчеству — Ольга Павловна, — и даже излишняя полнота ее, вне зависимости от вкуса каждого из них за этими стенами, была им приятна, потому что очень уж как-то удивительно подходила некокетливая, спокойная, кустодиевская ее пышность к тому их состоянию блаженного умиротворения, которое наступало после сауны, когда они, откинувшись на спинки прочных дубовых кресел и помлев немного в махровых или холщовых простынях — тут тоже кто как хотел, — садились к столу, все так же укутанные по грудь этими простынями, прямо как римляне какие из заманчивой древности, и, попивая, закусывая, отдыхая, они, как говорил известный тренер, «бухтели», то есть неторопливо общались друг с другом. Они никогда ни по какому поводу не горячились, не спорили, а просто дружески беседовали, о чем только в голову не взбредет — то лениво и добродушно пошучивая и делясь новым анекдотцем, то рассказывая пикантную историйку из своей или чужой жизни — Ольга Павловна заходила редко, только чтоб справиться, не нужно ли чего принести, — а то, после легкой словесной разминки, заговаривали и о чем-нибудь более серьезном, чтобы чуть поинтеллектуальнее ощутить себя под простынями, но и тогда они скорее лишь обозначали тему, чутко соблюдая при этом ту меру, чтобы разговор не слишком затягивал и отвлекал, не превращался в решение каких-то проблем, которые и так-то не решить, в более подобающей обстановке, — отчего же еще и здесь себе настроение этим портить?

Потому, может быть, они и нуждались так друг в друге и вообще в подобном общении, что это был редкий случай, единственный, возможно, коллектив в жизни каждого из них, где все без исключения взаимно уважительны и любезны, ни один не подсиживает, не соревнуется с другим в успехах, никто никем здесь не командует и никому не подчиняется, их сообщество не требует к чему-нибудь такому приспосабливать себя, что тебе не по вкусу, и, вполне вероятно, в эти, пусть и немногие, часы у каждого из них появлялось столь дорогое сердцу мужчины ощущение полной своей независимости, неспешности бытия, покоя, родства душ, а значит — почти что счастья.

В предвкушении этого счастья, почти уже отключившись от недавних деловых обязанностей и забот, они, пока вшестером, стояли у гостиницы и, поглядывая на часы, дожидались видного адвоката, который принадлежал к первой тройке адвокатов города и, может быть, поэтому всегда обычно немного запаздывал.

Можно было, конечно, и без него пройти, но все понимали, что лучше бы дождаться, потому что их всех воспринимали лишь как обыкновенных клиентов, а видный адвокат навечно был личным дорогим гостем самого директора гостиницы, Ольга Павловна хорошо это знала, и появиться у нее под водительством адвоката, искусству которого директор гостиницы был обязан не только сохраненной своей должностью, но и, вероятно, несколькими годами жизни, было много разумнее. От этого больше, чем от их денег, зависели и уровень обслуживания, и изысканность ассортимента.

Адвокат, высокий, толстый, отдувающийся, с добрым лицом в очках, вышел из такси в сопровождении человека, внешне ему прямо противоположного — невысокого, худого, мрачноватого.

Адвокат страдал той слабостью, им всем давно известной, что невмоготу ему было одному знать, насколько он материально благополучен даже в сравнении с ними, тоже ведь не низкооплачиваемыми специалистами. Ему мало было, что ему хорошо, — ему очень хотелось, чтобы еще и другие обязательно об этом знали. И сейчас, не извинившись за опоздание, он с удовольствием, но как бы между прочим, очень просто и буднично сообщил им, что был далеко за городом, километрах в двухстах, — дачку одну смотрел для покупки, небольшое такое двухэтажное зданьице со всеми городскими удобствами, пришлось вот оттуда на такси спешить... Они, все остальные, не могли ни такой дачи своей собственной представить, ни даже позволить себе на такси так потратиться, но тем не менее все они понимающе и сочувственно закивали, словно и им близки были такие заботы. Один лишь Андрей Михайлович на этот раз неожиданно для себя заупрямился. Он вдруг подумал, что и в самом их ожидании, и в вечных опаздываниях адвоката — не от неточности или особенной занятости, а от ощущения их зависимости от него, — и в том, как они все — и он, Каретников, тоже! — подстраиваются под этот самодовольный, хвастливый тон, — есть во всем этом что-то унижающее их всех.