Леонид Борич - Случайные обстоятельства

Каретников говорил спокойно, на равных, ему не приходилось в чем-то пересиливать себя, притворяться, сдерживаться от гнева, потому что какие бы ужасно смелые и радикальные мысли дочь ни высказывала перед ним и какие бы из них она и ее подруги ни разделяли на самом деле — все это были, как он полагал, скорее лишь отвлеченные рассуждения. Во всяком случае, его Женьки они никак не могли впрямую касаться, он пока в этом был почти уверен. Отчего же и не быть ему сейчас демократичным и объективным?

— А по-вашему, лучше сначала все-таки зарегистрировать брак? — насмешливо спросила Женька. — Чтобы все — чин чином?

— Да я вовсе не штамп в паспорте обсуждаю. Я — о границах: как уследить, чтобы они постепенно не сгладились от такой легкости? Сегодня сошлась потому, что кажется, будто любишь его. Завтра — потому, что другой понравился. Послезавтра — уже достаточно, что просто приглянулся, — почему бы и не сойтись, что тут такого?

Говорил все это Каретников искренне, не помня сейчас никакие свои собственные минутные встречи. Сейчас он был прежде всего отцом, только отцом, стремящимся предупредить, обезопасить дочь, уберечь как-то от легкомыслия, ошибки, и это требовало полного забвения тех своих поступков, память о которых лишь мешала бы ему убеждать и воспитывать.

— А из любви фетиш делать — тоже, знаешь!.. — воскликнула Женька. — Прямо как молимся на это!

— Не молимся, но, видишь ли... Оттого, что сходятся, случаются иногда дети. Хоть от любви, хоть без...

— Представь, где-то я об этом слышала.

— Слава богу. Почему же они должны расплачиваться за ваши передовые идеи? Ты бы хотела без отца расти?

— Без тебя — никогда!

— Вот видишь...

— Папочка, но дети-то — не проблема!

— То есть как? Не понимаю. Не чувствовать перед своим ребенком обязательств, чтобы он имел возможность жить в нормальной семье, при обоих родителях?

— При чем тут это? Я говорю о возможностях медицины.

— Медицины?..

— Ну да! И тогда никаких этих проблем, потому что — никаких детей, пока сама их не захочешь. Фармакология, папочка. И чем дальше, тем надежнее.

Ему стало не по себе от такой осведомленности, но он снова успокоил себя, что одно дело — о чем-то знать, слышать от других или просто в книжках вычитать, и совсем другое — самой решиться. Взрослеют сейчас они, конечно, рано, и говорят обо всем много свободнее, но это совсем ничего не значит.

— Папочка, чего это мы вдруг замолчали, а?

— Я... я все чаю жду.

Спохватившись, Женька стала выливать старую заварку и всполаскивать чайничек, а он принялся подсказывать ей самые очевидные действия, но не нудно, не назидательно, как мама или бабушка, и таким отец ей нравился.

Женька ласково полусердилась на него за подтрунивания — ну что за дела, в самом деле?! неужели я сама не умею заваривать?! — Андрей Михайлович тут же необидно высмеивал ее за очередную какую-нибудь оплошность, она, понимая, что он прав, смешно сердилась уже на себя, на свое неумение, он тогда с преувеличенной заботливостью принимался успокаивать ее, и между ними была теперь та редкая согласность двух взрослых людей, когда они еще и по душе становятся на какое-то время близкими, а не по одному лишь родству, и когда к тому же никто из них никуда не спешит, не озабочен в эти минуты чем-то отдельно своим, неинтересным другому, а впереди предчувствуется все такая же спокойная беседа на равных и приятная обоим терпимость к чужому мнению.

Пока Женька разливала чай, не забыв, что отец предпочитает стакан с подстаканником, а не чашки, как все у них дома пили, Каретников, возвращаясь к их разговору, сказал, что он, кажется, понимает, в чем ошибка ее сверстников.

— Вас раздражает, что мы вроде бы поучаем все время: «Когда любишь, то правильно поступать только так-то и так»...

— А разве вы иначе говорите?

— Возможно, что и так иногда, — допустил он. — Но вы-то сами — что этому противопоставляете? Вместо одного абсолюта — другой? У вас ведь тоже только одно правильно, для всех — одно: «Поступать надо вот так! Всем!»

— Господи, — сказала вдруг Женька, — «вы», «мы»... Любить надо как любится. Было бы только кого любить!

Каретников уловил горечь в ее словах, но это лишь окончательно успокоило его: ничего, значит, и в самом деле у нее еще не было такого...

По праву возникшего между ними согласия он взял, не спросясь, листки со стола, кем-то перепечатанные на старенькой подслеповатой машинке с прыгающими буквами, и установил, что полуночное увлечение дочери не имело никакого отношения к институтским занятиям, а было связано с гороскопами. У себя на кафедре, среди медсестер и лаборанток, он недавно видел нечто подобное. Да и от знакомых тоже приходилось слышать шутливо-серьезные рассуждения, что нынче год такого-то знака, потому и встречать его надо, облачившись в одежды определенного цвета. И в санатории все женщины словно бы помешались на самоцветах, обсуждая, кому какие камни подходят — по дням и месяцам рождения. Поддавшись тогда соблазну, Андрей Михайлович чуть было не купил в киоске эти камешки для жены и дочери сообразно указаниям перечня, выставленного в окошке, но возле киоска всегда были огромные очереди, да и неожиданно дорогими они оказались, эти самоцветы, для курортного мужчины, — он и не предполагал, что они так дороги.

— Наконец-то я вижу, ты занялась серьезным делом, — улыбнулся Каретников.

— Нет, а ты почитай, почитай сначала, — чуть обиделась дочь, уловив иронию. — Про меня, например, почти все совпадает.

Конечно, это был совершенный вздор, но пока Женька, не поленившись, отыскивала в шкафчике его любимое вишневое варенье — он и не просил об этом, — Каретников стал все же просматривать гороскоп дочери.

Женька исподтишка следила за выражением его лица. Свой гороскоп она знала уже почти наизусть и могла, как ей казалось, с большой долей вероятности угадать, какое именно место отец читает сейчас, и понять таким образом его отношение к этому. Особенно интересовало ее, как воспримет отец самые последние строчки о том, что в личной жизни, то есть в замужестве — как же еще можно понять? — она будет несчастлива.

Вообще-то ей нравилось представлять себя иногда несчастной, чтобы самой себе казаться более значительной и интересной, но чтобы при этом несчастья были совсем не долгими, не слишком серьезными и чтобы они тут же сменялись счастьем.

Сейчас, хотя ей было немного не по себе от предсказаний гороскопа, это, в ее восприятии, относилось все же к некоему довольно отдаленному будущему и, значит, по-настоящему тревожить пока не могло, как мало тревожит в повседневной жизни твердое знание неминуемого когда-то ее конца. Кроме того, в гороскопе было и то приятное ей объяснение — пусть тоже грустное, но зато благородное, приподнимающее ее в собственных глазах, — что такой, мол, она человек, что всегда будет в любви отдавать больше, чем брать взамен.