Леонид Борич - Случайные обстоятельства

Нет, его взгляды, разумеется, были вполне современными, то есть он не ужасался, не слишком осуждал некоторое опрощение нравов, не задавался расхожим среди зрелых людей вопросом, насколько, мол, нынешняя молодежь хуже. Она, демократично и благодушно считал Андрей Михайлович, была не хуже и не лучше — она просто была другим поколением.

Думать и рассуждать так казалось ему более справедливым и правильным, но ему, как и многим, еще и удобно и нехлопотно было так думать, потому что тогда, за этим общим и вполне успокаивающим выводом, можно было уже никак дальше не рассуждать.

Однако здесь-то, здесь?! Тут уже ведь не о нравах речь, да и не о молодежи вовсе! Почти что пожилой — да-да, чего там! для девятнадцатилетней именно пожилой! — уже всего повидавший мужчина, который в отцы ей годится, вообразил теперь, что... Ну, хорошо, пусть, в конце концов, на пять лет, думал Каретников, пусть даже на десять лет старше! Но так, как было, — это выглядело как-то противоестественно, да почти неприлично! И потом... Смешно же, чтоб Женька всерьез относилась к человеку его возраста как к возможному мужу, не говоря уже о том, что ни один здравомыслящий, интеллигентный мужчина сорока лет не может смотреть на его Женьку как на будущую жену.

По обычной родительской логике Каретников считал, что если в его глазах Женька еще совсем девчонка — почти что ребенок, можно сказать, — то и другими глазами она воспринимается точно так же. А раз все-таки нашло на этого Сергея — как там его по отчеству? — какое-то затмение, — что ж, его просто отрезвить надо, на место поставить.

Вывод был до чрезвычайности ясным, убедительным, а задача вполне выполнимой, если бы удалось адрес узнать. Ну, не адрес — телефон хотя бы.

Взглянув на часы, он рассудил, что Женька, скорее всего, уже дома или вот-вот должна появиться. У нее он ни о чем, конечно, узнавать не станет... Но как же тогда адрес узнать? Говорить-то с ним надо с глазу на глаз, по-мужски...

Ну что за полоса такая?! — возмутился Каретников. Что за невезения сплошные?! Неужели и сейчас не повезет?!

Он был услышан, Андрей Михайлович. А может, просто полоса сменилась...

Когда он вернулся домой, дочь мылась в ванной, что-то громко и беззаботно напевала — как будто ничего не случилось, раздраженно подумал Каретников, — а жена даже не взглянула на него и, как ему показалось, совершенно спокойно домывала посуду на кухне. Наверно, еще и торжествует по случаю его столь быстрого возвращения. Ничего, рано, рано она торжествует... Ему бы только найти телефон этого женишка!

В их общей алфавитной книжке Каретников ничего похожего не обнаружил: ни Сергея, ни Сергея с каким-нибудь отчеством там не значилось. А почему, собственно, он решил, что у того вообще есть телефон?.. Рядом лежала еще какая-то записная книжка. Каретников, не особенно надеясь, открыл ее, сразу же узнал почерк дочери, заволновался, и даже перелистывать не пришлось: книжка сама собой открылась на том месте, где вложена была маленькая глянцевая картонка со всеми, как и полагается в визитных карточках, данными. Все правильно: Сергей Георгиевич — он теперь вспомнил, что жена так и назвала его отчество, когда по телефону говорили, — к тому же доцент... Визитку, видите ли, завел! Как тот, в бане... Впрочем, в эту минуту Каретников был даже благодарен Сергею Георгиевичу за такое щегольство.

— Ты куда? — на этот раз не выдержав, с беспокойством спросила Елена Васильевна, выглянув в прихожую.

— А отдыхать, — зло сказал он. — У меня же с утра операции.

Ехать было недалеко, да и такси почти сразу попалось.

Поднявшись на четвертый этаж огромного, как корабль, дома — жильцы и называют такие дома «кораблями», — Андрей Михайлович хмуро отыскивал номер нужной ему квартиры. Чувствовал он себя неуютно. Не говоря о позднем времени, уже в самом факте его появления здесь было что-то неловкое, унижающее его достоинство, и обвинял Каретников в этом не столько дочь и даже не столько человека, с которым предстоял тягостный разговор, а прежде всего свою жену. Кому как не ей в первую очередь и нужно бы было вести этот разговор?! Как она ничего не предприняла, чтобы объяснить и Женьке, и этому типу, что...

«„Грильяж“!.. — передразнил жену Каретников. — Я ему... я вам обоим покажу сейчас этот „Грильяж“!..»

Он решил вести себя так, как вообще считал ему свойственным в любых обстоятельствах — уверенно, спокойно, с достоинством, — а к тому же еще и с тем насмешливым соболезнованием, которое без каких-то особенных слов даст почувствовать этому человеку всю смехотворную нелепость его притязаний.

Несколько, правда, мешало, что он совершенно не представлял, как тот выглядит. Высок он или среднего роста, худощав или упитан, с густой шевелюрой или чуть уже облысевший, моложавый или как раз на свои годы, симпатичный или не очень, сразу ли видно, что умен, или это попозже выяснится, в дальнейшем их разговоре? Что, может быть, Сергей Георгиевич внешне невзрачен и что вдруг не слишком умен — этого Каретников не допускал: как же бы тогда Женька могла долго встречаться с ним?! — как, впрочем, не приходило ему и то в голову, что вовсе ведь и не обязательно, чтобы долго.

Невольно оттягивая встречу, он не воспользовался лифтом, и теперь, поднимаясь пешком, понял, что рассчитал неверно: нужная ему квартира была этажом, а то и двумя выше.

А что, подумал Каретников, если с самого начала повести себя так, что я даже и не воспринимаю всерьез эту ситуацию? То есть что ее и нельзя воспринимать так!..

Я, видите ли, отец некоей Жени... Если вам это имя что-нибудь говорит... Только что столкнулся со странным заблуждением в своем семействе...

Ах, вы, оказывается, серье-озно!.. Тогда даже и не знаю... Хотя, вы должны, наверно, меня понять. Мы ведь с вами почти однолетки?..

Нет, явно не понимает... Тогда что ж? Тогда только одно остается, если не понимают... Если не хотят понять!

Слишком много вины накопилось у этого человека перед Андреем Михайловичем за один лишь сегодняшний вечер: и переживания за дочь, и ссора с женой из-за него, и черт знает какая роль, которую он, Каретников, по милости этого типа должен играть сейчас... Самому же себе противно!

Заранее взвинчивая себя, чтобы легче потом было, в случае крайней надобности, произнести пусть и грубую, но зато совершенно уничтожающую противника фразу, которая пришла на ум, Каретников представил, что этот Сергей Георгиевич, распоясавшись в своем бесстыдстве, еще, наверно, и кофе предложит. Шалишь, зло подумал Каретников, никаких светских бесед у нас с тобой не будет!

Очень хотелось курить, и потому, видимо, в общую картину их общения Каретников внес еще кроме кофе и сигареты: прошу, Андрей Михайлович...

А он на это даже и не удостоит вниманием! Он... он в ответ вытащит молча свои собственные сигареты и, намеренно не замечая движения, с которым ему собрались предложить спички, прикурит от своей зажигалки. Тем самым он снова откровенно даст понять, что решительно отстраняет возможность даже минимальных отношений между ними, раз они не связаны с тем делом, из-за которого он пришел сюда.