Леонид Борич - Случайные обстоятельства

«Понятно, — подумал Букреев. — Но когда я старпома поправлял, на мостике никого и не было... Ну, кроме сигнальщика...»

— И вот еще, — сказал командующий. — Это, видимо, как назидание командиру: «Когда же приметит, что вахтенный по своему неискусству подвергает корабль каковой-либо опасности, тогда капитан отказывает ему от команды...»

«Смотри ты, как нежно, — подумал Букреев, — «отказывает»! Не гонит с мостика, а «отказывает от команды»!»

— «...и сам приемлет рупор, — продолжал читать командующий, — то есть повелительную трубу, и командует, доколе корабль будет вне опасности...» Красиво все-таки говорили когда-то, — командующий захлопнул книгу. — «Повелительная труба»... Красиво, — повторил он. — По-русски, четко сказано. А мы зовем это мегафоном.

«Мы его и просто «матюгальником» называем, — подумал Букреев. — И звучит это совсем не хуже «повелительной трубы», и тоже, кажется, вполне по-русски. Но все-таки на мостике я был прав. Речь-то о корабле идет, а не о какой-то там безделушке».

— А старпом у вас действительно ничего. Грамотный офицер, — сказал командующий.

«Ты бы об этом Мохову сказал, — подумал Букреев. — Ну, ничего, все равно пробьем».

Командир соединения контр-адмирал Осокин, которого Мохов замещал, должен был недели через две вернуться из плавания, и Букреев надеялся, что со старпомом вопрос решится: пойдет он на командирские классы, хочет этого Мохов или нет.

— А вы своему старпому побольше самостоятельности давайте, — сказал командующий. — Если, конечно, доверяете ему, — слегка поддел он Букреева, на что тот, не утерпев, ответил, что он старается не держать на своем корабле людей, которым хоть в чем-то не доверяет.

Командующий понимающе кивнул, показывая этим, что полностью согласен с такой линией командира. Правда, тут же, похлопывая ладонью по книге, счел нужным процитировать, уже на память:

— «...но в частную команду по их должности входить не должен... и повелевает ими вообще, не входя в подробность...» «Входя в подробность», — пояснил он усмехаясь, — это то, что мы иначе называем «мелочной опекой». А то вот приучите к этому своего старпома, он так старпомом в душе и останется. Навсегда останется, даже когда уже и командиром назначат...

Они еще некоторое время поговорили о разном, потом обсудили подробно план выхода, уточнили все силы взаимодействия, с которыми предстояло работать в море, и командующий отпустил Букреева на мостик.

Порывистый ветер с западных румбов гудел в надстройке, как в вытяжной трубе, гнал короткую злую волну, срывая с нее пенистые гребни; потом он внезапно стихал, исчезал вовсе, как будто его и не было, но море уже никак не могло успокоиться.

Над головой медленно собирались и густели облака, наливаясь серой, сумрачной тяжестью. Букреев поежился, взглянул на горизонт и подумал, что погода эта — к долгому ненастью, а Редько стоял в надстройке рядом с боцманом — подышать поднялся — и вяло думал о том, что хорошо бы сейчас погрузиться, уйти на глубину и уже не всплывать до самой базы.

Боцман Луканец, невысокий, тщедушный на вид человек, старательно курил трубку вишневого дерева, очень гордился этим недавним приобретением и рассказывал о том, как, по его мнению, надо воспитывать подчиненных. Говорил он вполголоса, опасаясь, что может вызвать неудовольствие командира, который вообще не любил на мостике досужих разговоров и всегда требовал, чтобы каждый, кто хоть на несколько минут выходит наверх покурить, включался в наблюдение за морем.

— И вот что интересно, — делился своим опытом воспитателя боцман, — смотрю я, а у него ботинки, скажем, грязные. Вычистить поленился. Так? Беру сразу на заметку: раз у моряка не нашлось времени вычистить ботинки, ищи непорядок и в его заведовании... Так?

— Так, — вздохнул Редько. Он полусонно смотрел на боцмана, и его мало интересовало сейчас, о чем тот рассказывает, раздражал только этот его постоянный вопрос почти после каждой фразы: «Так?»

Было скучно, но Редько все-таки еще терпеливо и вежливо слушал. А Луканец, польщенный таким к себе вниманием, уже рассуждал о том, что уж больно моряк нынче умный пошел, грамотный больно. Так? А десятилетка — она ведь не только всякую там образованность дает. Она еще и гонору прибавляет. Даже и неизвестно, чего больше... Так? Каждый думает, что он особенный какой-то. Теперь, говорят, уже индивидуальный подход подавай, то есть к одному, скажем, так, а к другому иначе, не как к этому. Как будто они все разного звания. Так?

Редько рассеянно кивал и вдруг пожалел жену боцмана, которая ведь все это каждый день, наверное, слушать должна.

— А чего подходить? — спрашивал между тем Луканец. — Раньше не особенно и подходили, а матрос все одно нормальный был, может, даже еще нормальнее. Так?

— Не так, — сказал вдруг Редько из одного только желания хоть как-то воспротивиться этому назойливому «так».

— Почему — не так? — озадаченно спросил Луканец. Все его мысли, как ему казалось, до того стройно выстраивались и равнялись, будто даже грудь четвертого человека, то бишь четвертой мысли, в шеренге видна, как и положено, — так, значит, четко и правильно все было в его мыслях, и не ожидал он от Редько никаких возражений.

— Не знаю почему, — упрямо сказал Редько, — а только не так.

— Ну, как же! — возразил Луканец. — Раньше без всякой педагогии, по одним уставам и инструкциям... Но зато и работать с ними легче было. Так?

Редько обессиленно молчал.

— Вот видите, — сказал Луканец. — Раньше, помню, когда занятия с молодыми проводишь, они тебе прямо в рот смотрели. Под диктовку им говорилось. А теперь? Чуть, к примеру, что спутал немного — они уже и поправлять лезут...

Все сильнее укачивало, давно уже хотелось вниз спуститься, но Луканец говорил и говорил монотонным своим голосом, и, чтобы не обидеть его, Редько вынужден был оставаться в надстройке, дожидаясь хоть какого-то подобия паузы в боцманских размышлениях.

Он подумал в тоске, что если нудный человек на берегу — это неприятность, то в море он — уже целое бедствие, особенно на подводной лодке, когда от такого и деться-то некуда, и как же все это выдерживают подчиненные, которым по штату положено...

— Нет, — с горечью говорил Луканец, — грамотные больно стали, умные чересчур. А авторитет подрывается. Так?

— Боцман, — окликнул вдруг Букреев.

— Я, товарищ командир!..

— Ваши рулевые, оказывается, даже рубочный люк задраивать не умеют.

— Это почему это не умеют? — обиделся Луканец.

— Я вот и сам не пойму. Народ-то у вас толковый... Плохо, значит, учите.

— В базе устраним, товарищ командир, — заверил Луканец.

— Ну зачем же так долго ждать, — сказал Букреев не оборачиваясь. — Мечта ваша уже и сейчас вполне осуществима.