Анатолий Тоболяк - Двое в доме

— Ну, я пошел.

Объявляет так, будто в кругосветное путешествие отправляется.

— Иди, иди. Как голова?

— Ничего, лучше.

Еще бы не лучше после таких-то новостей! Даже у нее желудок вроде бы перестал ныть.

— Пошел я.

— Да иди же!

Павел Матвеевич бросает на нее еще один подозрительный взгляд и уходит из кухни. Минут двадцать надо будет подождать, пока уляжется и задремлет, да и тогда держать ушки на макушке, может подкрасться на цыпочках, с него станет… Елена Дмитриевна начинает мыть посуду, но недомывает — терпеть уже совершенно невыносимо.

Прочитав письмо сестры, Елена Дмитриевна беззвучно заплакала. Надежда Дмитриевна пишет, что умирает. Теперь уже ясно, что у нее рак; она сама это чувствует, боли не прекращаются, операция бессмысленна, «последние дни, Леночка, доживаю». Надя пишет, что все бы ничего, слава богу, почти семьдесят лет прожила, и хватит с нее, но беспокойно за сына Володю, который в свои сорок пять потерял семью и теперь неприкаянно мыкается, да и внуки не больно-то устроенные. Надя пишет, чтобы Елена Дмитриевна себя берегла, а то всю жизнь лечила людей, а сама лечиться не любит, а с желудком нельзя шутить. Надя пишет, что это, наверно, последнее ее письмо. Она смерти не боится, нет, горевать о ней не стоит. Сейчас, в палате, она все время вспоминает почему-то детство, и ей кажется, что оно было в другой жизни, не в ее, в чьей-то чужой. «Большой поклон Павлу Матвеевичу, поцелуй за меня своих славных ребят и внучат, когда они приедут в гости».

Елена Дмитриевна плачет уже громко, не думая о спящем Павле Матвеевиче. Желудок у нее страшно разболелся; она согнулась, чтобы уменьшить боль. Мысленно Елена Дмитриевна вместе с Надей бежит по берегу Томи. Она видит родной дом, срубленный отцом, большие плоты, которые отец перегоняет, брата Дмитрия, коренастого и краснощекого, его же после войны с подвернутой штаниной и костылем под мышкой, — неужели все это было? — и вязкий вкус черемухи во рту, и цыпки на руках, и мамино ворчание: одежда на вас горит… Надо лететь к Наде.

А как же быть с ним? Елена Дмитриевна вспоминает о Павле Матвеевиче. Как его оставить одного? Каждую минуту может что-нибудь случиться, ведь уже был один инфаркт, едва оправился, и сейчас держится на лекарствах, а из Виктора и Аси какие помощники, им хватает хлопот с дочерью… Ее охватывает чувство безысходности и отчаяния. Она видит молодого Павла Матвеевича, студента металлургического института, необыкновенно красивого, с блестящей, гладко выбритой головой, светлыми зубами и веселым смехом, и слышит свое разгоряченное дыхание, — только что закончился баскетбольный сет, и она пять раз забросила мяч в корзину; ясно видит их первую комнату на Верхней Колонии — десять квадратных метров, слезливая соседка Нина в общей кухне, уже родился Дима, потом Лёня, о котором Дима рассказывал соседям: «Весь в мать, только голова отцова»; Витя тоже болел; хорошо, помогала мама, пока была жива, и Надя часто наезжала; Павла Матвеевича ведь мобилизовали в первый день войны и прослужил на востоке, пока японцы не капитулировали… Елена Дмитриевна видит, как наяву, зеленую лужайку перед госпиталем; раненые греются на солнце, — какая-то выставка бинтов и гипса; она идет с дежурства, пошатываясь от усталости; как там ребята одни? не случилось ли чего? чем сегодня их кормить? Елена Дмитриевна сильнее прижимает колени к желудку, он уже не ноет, не болит, прямо-таки воет проклятый! Она слышит отчаянный крик: Лена! — и видит, как человек выскакивает из кабины грузовика и бежит к ней; Павел Матвеевич вернулся с войны! Ребята стонут от счастья, поедая шоколад, а на столе какие-то невиданные консервы, детская одежонка и лаковые американские туфли для нее, — такая жалость, пришлось снести в комиссионный, оказались малы… Перед Еленой Дмитриевной мелькают годы и мгновения. Елена Дмитриевна видит тысячи живых и мертвых лиц. Ей становится совсем дурно, голова кружится, господи, неужели умру? как же он? как ребята? Но боль отпускает; она опять живет, пронесло, кажется, но, видимо, всерьез придется заняться желудком, без лечения не обойтись. Она уже не плачет, глаза сухие, на щеках горячие пятна. Надя права: нужно смотреть правде в лицо. Лечись не лечись — по существу это лишь оттяжка неизбежного. Но как же хочется еще пожить! Такое время интересное! Если разобраться, она мало что видела, кроме семьи. И не попутешествовала, как хотела всегда, откладывала из года в год: то мешало одно, то другое, — разве только по книгам, но и книг ведь осталось нечитанных целые хранилища… До обидного быстро прожила, страшно стремительно. Она решает: нужно ехать к Наде, а Павлу Матвеевичу сказать об этом, когда он проснется.

Елена Дмитриевна, согнувшись, подходит к умывальнику, наливает полстакана холодной воды и пьет. Она понимает, что оттягивает чтение Вериного письма. Но вот и это письмо вскрыто. Предчувствие Елены Дмитриевны сбывается. Вера пишет, что Дмитрий подал на развод, о чем уведомил ее, Веру. Вера прекрасно знает, что разлад в их семье и предстоящий развод, и ребенок без отца — дело ее, Елены Дмитриевны, рук. Вера всегда считала, что Елена Дмитриевна эгоистка до мозга костей, для которой самое важное, чтобы помнили о ней и с ней носились; теперь она в этом безоговорочно убедилась. Яблоко от яблони недалеко падает; такой же мерзкий эгоист и ее, Елены Дмитриевны, разлюбезный сын Дима. Точка. Даже подписи нет.

Елена Дмитриевна складывает письмо вдвое. На миг она перестает понимать, где находится и что ее окружает. Не в своей же квартире, не среди же кухонных предметов! В этом привычном обжитом мире не могло появиться такое бешеное, несправедливое письмо. Не сошел ли кто-нибудь из них с ума? Елене Дмитриевне хочется закричать и чтобы прибежали к ней на помощь. Никто никогда не обижал, не оскорблял ее так сильно. Как же теперь Сережа? Он же боготворит Диму. Что будет с Димой — в сорок один год начинать все сначала. Когда встанет на ноги Оленька? Получит ли Виктор квартиру? Зря она радовалась за Леонида — успех вскружит ему голову, а если пойдут большие деньги, тем хуже… Благополучно ли родит Катя? ей уже тридцать один… Здоровый ли будет ребенок? Аллочка, милая, как у нее-то все получится? Надя умирает… Когда Дима прилетит?

Все эти мысли быстро и беспорядочно проносятся в голове Елены Дмитриевны. Сердце у нее сжимается от страха и тоски — непостижимая жизнь! — и она слышит голос Павла Матвеевича:

— Лена! — зовет он. — Принеси, пожалуйста, водички…

Елена Дмитриевна встает — господи, как дико болит желудок, — наливает воды в стакан и несет в спальню.