Анатолий Тоболяк - Письма туда и обратно

За час до твоего звонка я вернулась из квартиры Позднякова.

Но это не все, Дима. Я дала Позднякову слово, что разведусь с тобой и стану его женой.

Вот теперь все. И все равно не все! Я не только предала тебя. Я и себя продала со всеми потрохами за обеспеченный покой и мирное существование, невозможное с тобой и возможное с ним…

Подожди! Еще два слова. Знай: я всегда сильно любила тебя и люблю сейчас, как это не дико звучит. Но наступило мгновение, когда я вдруг поняла истину: я не смогу жить той жизнью, Дима, какой живешь ты. Я из другого теста, Дима. Я слабая и никчемная, несмотря на все мои духовные устремления. Это стало ясно во время нашей разлуки, но выплыло бы на свет, будь мы даже вместе. Через год-другой тебе опротивели бы мои страхи и тревоги, моя неспособность к любому сопротивлению, моя неприспособленность, мои таблетки, бессонницы и головные боли — все то, что сейчас ты терпишь, а в дальнейшем перестал бы прощать.

Это единственная спасительная мысль, за которую я цепляюсь. Единственное оправдание.

Сегодня умер Никита. Тихонько пискнул: «Прощай!» — и умер. Видела бы ты его мертвого! Преобразился Никита в ясного, тихого младенца. Но улыбался взрослой, горькой улыбкой. Я завернул его в простыню, хотел вынести на улицу и похоронить в земле, но вспомнил, что здесь вечная мерзлота. Я его кремировал. Жег печку всю ночь. Когда ходил за дровами, обморозил руку. Наверно, задумался и слишком долго смотрел на небо. Боли, как ни странно, никакой нет; могу сунуть в огонь, могу отрубить пальцы — вряд ли что почувствую. Иное дело — перечитывать твои письма, тут впору кричать, как на дыбе. Но я прикусил язык и читаю, и дочитал до самого последнего, и, представляешь, не заплакал. А мог бы. Никого ведь вокруг нет, даже Никиты; ночь да огонь. Только мычу от боли, но не плачу, будь уверена. И думать еще что-то могу. Наташа, думаю, Наташа. И опять то же самое: Наташа, Наташа. Вся ночь в одном слове, и чем дальше, тем громче думаю: Наташа, Наташа! Так и не заметил, как рассвело. Но странно рассвело, знаешь: не как всегда, а как-то вполовину. Наверно, и солнце не взойдет. Для тебя, может, и взойдет, а тут едва ли. Какой в нем смысл, если молишься на Наташу, зовешь Наташу, а отклика нет. Так и с ума сойти недолго, но только вряд ли успею. Часы показывают, что не успею. А казалось, что впереди целый Млечный Путь времени! Идет по нему Наташа, и я рядом с Наташей. Образ такой зрительный… преследует с открытыми и с закрытыми глазами, хоть выколи их!

Вообще, если уж верующий (а я верующий, ты это запомни, пожалуйста), то трудно человека убедить даже на его собственном примере, что нет основания для веры. Вот я и твержу: мне не повезло, но это еще ничего не значит, а кто утверждает, что любовь не бессмертна, — тот еретик, заслуживающий атомного костра… Мало ли что Наташа не откликается, оглохла, онемела Наташа… зато сколько других голосов аукаются по всему свету и находят друг друга. Много! Очень много! Да и ты, впав в безверие, напрасно думаешь, что тебя можно забыть. В том-то и дело, что нельзя обычными способами. А простить можно. Ну хотя бы из сострадания. Прощаю из сострадания.

Пять минут восьмого. Больше ничего не успеваю.