Виктор Шкловский - Сентиментальное путешествие

И не знаю почему.

Неужели потому, что я привык видеть на Измайловском турецкие пушки на памятнике Славы?

Турки же меня, наверно бы, зарезали, и не по ошибке, а по убеждению.

При отходе русских произошла стычка, персы напали на последних отходящих русских, айсоры напали на персов.

Ага-Петрос (вспомнил его фамилию – Элов) поставил пушки на Еврейской горе (что сейчас же за городом Урмией) и выгромил город.

Вообще айсоры понимают значение занятия командных высот.

Со стороны персов дрались персидские казаки, когда-то выученные русскими инструкторами (помните Ляхова) и являющиеся опорой персидской контрреволюции.

В данных же боях они выступили не как представители партии (шахской), а как представители нации.

Предводительствовал персами полковник Штольдер, человек очень влиятельный при персидском дворе, армянами и айсорами командовал полковник Кондратьев и оставшиеся на службе в новых национальных войсках русские офицеры и унтер-офицеры.

Многие из них и сейчас в Месопотамии. Разбрызганы по миру, как капли крови по траве.

Персы были разбиты. Штольдер с дочерью взяты в плен и затем зарезаны.

Началось обезоруживание персов.

Действовали артиллерией и в каждую деревню послали по сорок, по пятьдесят снарядов.

Деревни в Персии глиняные.

Отобрано было около тридцати тысяч винтовок.

Тогда сказал курд Синко:

«Мар-Шимун, приезжай ко мне: я тоже хочу сдать оружие».

Курд Синко сидел на Кущинском перевале между Урмией и Дильманом.

Курды никогда не имели государства, живут родами и племенами.

Роды соединяются в племена под предводительством ханов.

Синко не был ханом по рождению.

Он возвысился умом и хитростью до ханского своего кушинского престола, обошел бывшего великого князя Николая Николаевича, желавшего привлечь на свою сторону часть курдов, получал от него винтовки и даже пулеметы и еще больше возвысился.

Синко обманывал нас все время, и из-за него мы потеряли сено на Дизе Геверской. Обещал дать верблюдов и не дал. Нас он уже не боялся. Говорил, что 40 курдов разгонят русский полк.

Ага-Петрос часто советовал напасть на племя Синко зимой, потому что, если зимой выгнать племя из домов в горы, племя погибнет.

Написал Синко Мар-Шимуну: «Приезжай, возьми оружие».

Мар-Шимун взял с собой триста всадников на самых лучших лошадях, отнятых от персов, взял брата, сам сел в фаэтон и поехал к Синко.

Конвой въехал во двор Синко, Мар-Шимун и брат его вошли в дом.

Курды лезут на крыши, и у курдов в руках винтовки.

Спрашивают айсоры: «Зачем на крышу лезете?», а те отвечают: «Вас боимся». «А винтовки зачем?» Молчат курды, зачем винтовки.

Выходит брат Мар-Шимуна.

Ругается, говорит: «Не нужно было ехать к этой собаке, не будет добра, едем домой, кто жив быть хочет».

Нельзя домой ехать, патриарха бросить.

Остались айсоры.

Все это не я рассказываю, а Лазарь – чистильщик с угла Караванной, командир конной батареи и член армейского комитета, а по убеждениям большевик.

Он потом пришел ко мне чай пить.

Пришел спокойный. У нас было заседание ОПОЯЗа. Зервандов снял с себя тяжелую шинель, сел за стол. Пил чай. От масла отказался, потому что тогда был пост. Потом, обратясь к моему товарищу, сказал: «Шкловский-то куда попал». Я для него в Петербурге был экзотичен.

Дальше рассказывает Лазарь:

«Выбегает сам Мар-Шимун, ругается».

Скомандовал офицер-инструктор Васильев: «На коня», а курды с крыши залп, как звонок, и еще залп, а потом пулеметом.

Вздыбились лошади, закричали люди, и все перемешалось.

Поскакали, кто мог спасаться, а больше осталось на месте.

Отстал Лазарь, была у него высокая лошадь, испугалась она… и поскакал он последним.

Видит, бежит пешком патриарх, пешком, а грязь чуть не по колено.

Пешком по грязи бежит Мар-Шимун без винтовки.

Через грудь у плеча рана – кровь.

Небольшая рана – лечить можно.

«Лазарь, – говорит патриарх и лошадь за стремя берет, – Лазарь, эти дураки меня бросили».

Хотел Лазарь взять патриарха на лошадь, видит, окрасилась кровью у того голова, и упал Мар-Шимун навзничь.

Курды с крыш так и кроют, так и кроют.

Залпом, залпом, а залп дружный, как звонок.

Погнал Лазарь лошадь, прошли остатки конвоя сквозь курдов в шашки, а у околицы убили под Лазарем лошадь и самого ранили.

И тот, другой, что сидит на углу Невского и Морской против Дома искусств и торгует гуталином, тоже ушел, ушел сильно раненным.

Прибежали они в соседнюю айсорскую деревню, говорят: «Патриарха убили».

Не поверили сперва люди, а потом видят раны.

Побежали в Урмию, собрали войска пятнадцать тысяч, шли, торопясь, а от Урмии до Кущинского перевала далеко, и дорога в гору, и от перевала до селения Синко еще далеко, и все горой.

Ночью пришли.

Искали труп.

Нашли тело патриарха.

Раздет, а не изуродован, и голову не отрезали курды: значит, не узнали.

С крыш стреляли, стреляли.

К утру вырезали айсоры селение.

А Синко ушел.

Деньги рассыпал по дворцу золотые.

Бросились воины собирать золото, а хан ушел потайным ходом.

Был Мар-Шимун росту ниже среднего, носил феску, округленную чалмой, и рясу, и старый арабский, как он говорил, наперсный крест IV века.

Румянец у него был во всю щеку… темный, густой, и глаза ребенка, зубы белые, и белая, седая голова, и двадцать два года.

Ходил он сам в бою с винтовкой в атаку и жаловался только, что трехзарядные французские лебелевские винтовки, которыми мы вооружили айсоров, не имеют дульных накладок и жгут в штыковом бою руки.

Сердце у него было простое.

При нашем отходе попросил он от нас винтовок и орудий (орудий ему дали штук сорок) и чина прапорщика для всех князей-меликов или право давать чин прапорщика; а для себя просил автомобиль.

Жаль, что не дали.

Хорошо бы выглядели прапорщицкие погоны среди толпы людей в войлочных шапках, в широких штанах, сшитых из кусков цветного ситца и подвязанных веревкой ниже колена, в храбром и наивном войске, предводительствуемом Мар-Шимуном, потомком брата Христова Симона, – хорошо бы выглядели прапорщицкие погоны.

Это не Лазарь говорит.

Остались айсоры без Мар-Шимуна.

Снег на перевалах бывает глубокий: верблюду по ноздри.

Но стаял снег.

Турки прошли перевалы и подошли к Урмии.

Полковник Кондратьев с айсорской и армянской кавалерией обошел турок и взял два батальона в плен.

Положение как будто улучшалось. Жаловался мне Лазарь на Ага-Петроса: «Пройдешь к персу, а там уже охрана Ага-Петроса стоит, много золота увез Ага-Петрос из Урмии».

И еще жаловался:

«Ага-Петрос думал больше про золото, занял участок фронта и сказал, что у него три тысячи человек, а у него было только триста человек, турки и прорвались».