guru1 - Сентиментальное путешествие на пиратском бриге

Сентиментальное путешествие на пиратском бриге

Глава 1

В наш просвещёный век мало кто уже путешествует на лошадях. Ни подрессоренные кареты, ни земские дрожки, ни тряские крестьянские арбы не вызывают восторга у изнеженного плодами науки обывателя. И поэтому, посоветовавшись с нашим семейным доктором, я решила отправиться в путешествие в Святые горы на корабле.

Ранее мне неоднократно приходилось плыть по матушке-Волге на шикарном пароходе, доверху наполненном чистой публикой, вышколенными матросами и сытыми ливрейными лакеями, улавливающими флюиды любого желания пассажира, и потому услужливо подплывающими воздушной походкой с вечным "чегоизволитес" и серебряным подносом с серебряной чаркой, наполненной ледяной водкой.

Приятные сии воспоминания утвердили меня в решении непременно отправиться в путешествие именно речным путём. Но привычка к осторожности и немалое знание подводных камней, подстерегающих российского путешественника в его тернистом пути, сподвигли меня на просьбу к моему доктору найти знатока, совершавшего подобное путешествие не по раздольной купеческой Волге, а по малохоженному и совсем ещё недавно такому дикому Дону.

Доктор мой, хоть из латинян и по слухам в молодости испытавший множество невзгод и опасных приключений, вплоть до службы на пиратском бриге, был человеком честным и предприимчивым. Мешая в речи русские, немецкие и бог весть какого языка слова, он рассказал, что в Калаче, где мы остановились на короткий отдых и в ожидании поступления денег от моего управляющего, проживает бывший его соратник по пиратским приключениям, немец, но человек приличный. Хотя и не без странностей.

Так тому и быть. Послушаем немца. Хоть и врут они о жизни своей в России складно, но питаю себя надеждой, что односуму своему (по-ихнему буршу) врать сильно не станет.

Проживавший в пансионе майорской вдовы Кагальницкой немец явился по первому зову, долго обнимал да ощупывал моего доктора, потом передо мной раскланялся, как-то мелко засучил ногами и представился запросто Евгеном. Мол, у них в Саксонии отеческое имя не поминают, а фамилия его в Европе настолько известна, что лучше мне её не слышать, ибо упоминание о знакомстве с ним способно навлечь на меня неисчислимые беды.

Выпив подряд два лафитника анисовой и с аппетитом закусив простыми дарами гостиничного трактира, отдав должное и жареному гусю, и нежнейшему с прослойками салу, и гордости местных садоводов - ранним огурчикам, не говоря уже об икре, осетрине, пирогах с вязигой и дрожащем от предвкушения студне из осетровых голов, доктор Евген почувствовал готовность к нашему просвещению.

Выслушав наши жадные и полные любопытства вопросы, он сыто рыгнул, что у немцев является признаком благовоспитанности, перекинул обтянутые штанами со штрипками ноги друг за друга и приступил к повествованию, исполненному ужасных подробностей.

Начал он с того, что приличные пароходы по Дону не ходят. Бывое на Дону пароходное товарищество "Фрост, сын и компания" разорилось два года тому, и теперь подряд на доставку пассажиров выкупил капитан когда-то пиратского брига, на котором он, доктор Евген, учил азам и задам медицины моего доктора, почтенного Пруденса.

Доктор мой на слова сии напыжился, побурел и стал щупать себе правое бедро, то ли при воспоминаниях о годах учёбы, то ли в поисках холодного оружия. Я успокаивающе коснулась его руки и попросила доктора Евгена продолжать.

Тот, опрокинув прямо в гордо чарку аквавиты, выставленной моим доктором в память о пиратском прошлом, продолжил свой рассказ, повествующий о том, что бриг, не приспособленный к перевозке пассажиров, представляет собой ужасное зрелище. Всюду грязь, духота, крысы. Матросы и лакеи оборваны и голодны.

Бриг, не рождённый для плавания по речным водам, часто садится на мели.И тогда капитан грубым голосом, исполненным ярости берсерка, приказывает пассажирам первого и второго классов сойти на берег, где те должны дожидаться возвращения брига на фарватер, сидя на чахлой травке и вкушая, чтобы скоротать время, что Бог послал, то есть довольно-таки чёрствые пироги и местную водку из виноградных выжимок.

Пассажирам же третьего класса приказывалось прыгать в воду и выталкивать корабль с мели, что иногда занимало несколько томительных часов.

Потом же, по возвращении на палубу, им подносили по чарке водки с неизменными вечными пирогами и отправляли в трюм до следующей мели. Ежели же кто-то из третьего класса осмеливался перечить, то боцман, звероподобный детина, гнал такого в воду ужасной плёткой, купленной им у местных ногайцев. Вопли несчастного развлекали пирата, напоминая о годах юности и битв...

Таким образом, два дня путешествия из Калача в Ростов превращались в пять-шесть бесконечных, исполненных скуки и неудовольствия дней. Потому Евген настоятельно рекомендовал на бриг не являться, а отправиться в Святые Горы поездом, по железной (совсем ещё недавно - чугунной) дороге, акционером коей он является и высокое качество обслуживания он гарантирует всей своей честью (тут доктор мой Пруденс неясно замычал) и своим авторитетом калачеевского доктора (на этом месте Пруденс, дабы не умереть от удушья, налил в чарки аквавиты и воскликнул "Прозт", по привычке глотая гласную).

Глава 2

На рассвете мы были на пристани, центральном сооружении речного вокзала, стоящего на берегу широкого плёса.

Доктор мой, оплачивавший в кассе заказанные нами билеты, сообщил, что ужасные россказни калачеевского обывателя в чём-то видимо правдивы, так как билеты оказались в два раза дороже, чем в волжских пароходствах. Обшарпанный бок брига, плавно возносящийся и опускающийся над нашими головами, также не внушал оптимизма: видно было, что команда давно уже сдалась в неравной борьбе со стихией, слизавшей краску с деревянных бортов и замутнившей когда-то ярко сиявшие медные части, не видевшие мозолистой руки матроса, в прошлом драившего медяшки до солнечного сияния.

Поднявшись на борт по штормтрапу, мы получили из рук вахтенного матроса наши чемоданы и кофры, шляпные коробки и чехлы с платьем, однако на наши призывы лакеи и не появились, и мы, пыхтя и потея, повлекли ворох необходимых нам вещей в каюты.

Точнее, как оказалось, одну каюту: капитан, увидев поднимавшихся на борт даму со спутником, решил, что явно супружеской паре ни к чему спать в разных помещениях, возбуждая любопытство и желания его безудержной команды.

Делить ложе с доктором я отказалась наотрез, и ему пришлось выложить себе подобие орлиного гнезда на каютном рундуке, привязав к нему под ноги колченогий табурет.

Обрадовало нас лишь то, что половина россказней доктора Евгена оказались пустыми выдумками: в продолжение всего путешествия никого не заставляли прыгать за борт и стаскивать бриг с мелей, да и лакеи приносили самовар строго по склянкам, а не после ритуального мордобития. Даже сапоги, оставленные за дверью каюты доктором Пруденсом по европейской привычке, были не украдены и не использованы в качестве ночной вазы, а тщательно вычищены ваксой до зеркального блеска, в голенище же одного из них был вставлен букет бессмертников...