Зоя Журавлева - Выход из Случая

Ага, пассажирам пота не видно.

Будто сами собой неостановимо плывут эскалаторы, мрамор празднично блестит вдоль путей, бегут быстрые поезда, приваливаясь теплым боком к платформе, удобны сиденья, и переходы прохладны даже в жару. Безотказно. Надежно. Точно. Не нужно тратить ни мыслей своих, ни нервов. Просто садишься и просто едешь. Поэтому пассажиры в метро гораздо спокойнее и доброжелательнее, чем в любом другом городском транспорте.

Приятно сознавать, что причастен…

И еще Хижняку было сейчас приятно, что профессиональные разговоры, которые долго звучали для него полной абракадаброй, постепенно стали и для него исполнены смысла. Прямо влезть сейчас тянет, это уж просто наглость. Но не удержался, сказал:

— А если и на резервном не идет?

— Ого, помощь! — засмеялся Силаньев. — Слышишь, Дьяконов: не идет на резервном. Твои действия?

— Вставку буду глядеть, может — дохлая…

— А где вставка резервного, Вадим Андреич? — прищурился в Хижняка Силаньев.

— За спиной машиниста, верхняя, выше всех.

— Точно, — сказал Силаньев. — Тебя учить — только портить. А как, Дьяконов, не вынимая вставку, определить, сдохла она или нет?

— Не вынимая… — затруднился Дьяконов.

— Быстрее думай, борись за секунды. Эдак Случай сделаешь, вспоминая. ПТЭ-то читаешь?

— Он на ночь только читает, чтобы заснуть, — сказали в углу ехидно.

— Не суди по себе, — отозвался тотчас Силаньев.

— Красные фары к резервному присоединены…

— Верно. А еще?

— Аварийное освещение, — сказал Дьяконов. — Туго соображаю. Все же в кабине легче. Если на играх, конечно, а не в Трубе.

— Случая у тебя еще не было, — хмыкнул Силаньев. — Тогда увидим, как ты соображаешь. А сейчас — нет, ничего, тянешь.

— Я все мечтаю на настоящий Случай попасть, — сказал Хижняк задумчиво. — Чтобы я — в кабине и вдруг бы — Случай…

— А тебе зачем?

— Чтобы прочувствовать…

— Чего ты прочувствуешь, если не за контроллером? Ты, Вадим Андреич, иди в депо, и уж Случаи тебе будут.

— Мурашкин выгонит, я приду. А возьмете?

— Возьмем, — пообещал Силаньев серьезно. — А выгонит?

— Обычно меня довольно скоро выгоняют, — сообщил Хижняк скромно. — По собственному желанию.

— В наше время иначе не выгонишь, — хмыкнул Силаньев. — За что — желание?

— За простодушие. Я в прошлом году работал на биостанции. Далеко, Север. Переводил им, статьи редактировал, рефераты, ну, вроде — научная информация. Проблемы-то интересные. Директор очень был расположен. Спрашивает: «Как у нас — нравится?» — «Наука, говорю, чистая, но атмосфера поганая. Сплетни. Подхалимаж. Дельные люди бегут. Вам-то как это нравится?» Удивился. «Кто же это, говорит, бежит?» — «А вы не знаете? Я могу назвать, у меня записано — кто, куда, почему». Так мило поговорили. Через две недели им — раз, единицу переводчика сократили, что скажешь. Директор очень жалел…

— Да, карьеру ты вряд ли сделаешь.

— Не теряю надежды. Позвонить от вас можно? Чего-то меня Комаров искал, должен быть дома.

— Старший? Старший — на линии, — сказал Силаньев. — Тридцать первый маршрут. Тулыгин рожает, пришлось выйти. Может, родил…

— Нет, — сразу сказали из дальнего угла. — Он бы уж прибежал.

— Тулыгин у нас всегда под окном стоит, пока Марья рожает. Его уж в роддоме знают. Прошлый раз восемнадцать часов отстоял. Ничего, родили.

— А когда он на «Триумфальной»?

— Комаров? Поглядим. Только прошел, жди теперь с оборота.

13.38

В техшколе группа помощников М-24 сдавала последний экзамен на звание машиниста. Приемная комиссия, семь человек, в ряд сидела за длинным столом. Накурено было уже до сизости. Схемы висели по стенам. Перед силовой схемой вагона Д стоял статный, в щегольских усиках курсант Демичев и нервно ерзал указкой в лабиринте линий. Давно он уже тут стоял, опротивел терпеливой комиссии.

Председатель комиссии, краснея кончиком носа, наконец не выдержал:

— Вы, Демичев, палкой-то осторожней тыкайте. Какие линейные контакторы замкнуты? Набрели. Ну, так. И в какой точке ток соединяется? Слава богу. Дальше!

Указка слепо полезла куда-то вниз и уперлась в разрыв.

— Ток, Демичев, только по замкнутой схеме идет, он не дурак, — устало сказал председатель. — Нашел? Ну, ладно. И какой же ток в якоре?

— Да все ясно, — сказал тонким голосом зам главного инженера Службы. — Можно, по-моему, кончать.

— Я волнуюсь, — качнул указкой Демичев.

— Это нам надо волноваться, — сказал председатель. — Сорок минут тянем из вас неизвестно что. Нам и преподавателям техшколы.

Единственная в комиссии женщина при этом вздрогнула, опустила голову и что-то быстро стала чертить на экзаменационной ведомости.

— В якоре сто процентов…

— Ну, а в обмотках?

Демичев, статный, в щегольских усиках, стоял опятьмолча.

— Идите, — махнул рукой председатель. — Да скажите там, чтоб не заходили пока.

Дверь за Демичевым захлопнулась.

— Н-да, — сказал председатель. — Азá не знает в глаза.

— Один ведь такой, — тихо сказала женщина. — Мы хотели отчислить. А лекций не пропускает, все записывает, — ладно, думаем, может, сообща и научим. Слабый, конечно…

— Да не в том даже дело, что слабый! — возвысил голос председатель. — А в том, что ему плевать. Не работу по душе выбрал, а — хладнокровно — зарплату. Остальное ему плевать!

— Просто — они не царапаются…

Это сказал начальник депо «Ремонтное», он невозмутимо раскачивался на стуле и выглядел тут самым спокойным.

— Не царапаются? — председатель не понял.

— Ну да! Возьмите-ка городскую кошку, что спит на мягком диване и лакает сливки вместо воды. И покажите ей мышь. Она ж отвернется! А уличная, которая с первых шагов привыкла себя кормить, та прямо кинется, выслеживать будет, охотиться. И человек так же. Он не привык царапаться, и ему плевать. За него профсоюз заступится, комсомол, мало ли кто. А когда я его все-таки выгоню, потому что у меня терпение лопнет, мне в отделе кадров еще накачку дадут — почему не могу удержать молодого специалиста…

— Старые паровозники машину лизали, как самовар. Чтоб блестела!

— Ты свое время не равняй — теперь лаптей нету.

— А человеческое достоинство есть? — взвинтился председатель, краснея кончиком носа. — Стоит мужик вот с такой бородой, — ну, все равно, с усами! — и ему не стыдно. Я до сих пор краснею. Ты, кстати, тоже краснеешь.

Все теперь говорили, перебивая друг друга. Даже инженер по технике безопасности, тихий, невлиятельный и молчаливый, который только всегда кивает, вдруг сказал громко:.

— Сами и виноваты, с детского сада кричим: «Все дороги открыты!», «Все к твоим услугам!». А надо бы приучать, что впереди — труд…

— Стараемся приучать, да, видишь, не приучаются.