Зоя Журавлева - Выход из Случая

14.39

В третьем вагоне возле дверей метался мужчина желтым портфелем.

— Безобразие! Заснул, что ли, в кабине? Мне же на «Чернореченской» надо было выйти. Люди ждут, собрались. И так опаздываю!

Пассажиры прислушивались тревожно. Кое-кто встал, пытался что-то увидеть в окно. Темные стены мелькали, трубы вдоль стен, серые будки. Молодая женщина подхватила на руки девочку в белой пуховой шапке. Девочка вырывалась, хотела стоять возле черепахи. Антон затолкал черепаху обратно в сумку, черепаха цеплялась когтями. Маврик завозился в кошелке, Ольга Сидоровна открыла молнию, цыкнула на него. Затих.

— Безобразие! Безотказный, называется, транспорт!

Старушка, ехавшая за внуком, поддержала охотно:

— Теперь разве порядок? Чего хотят, то и делают!

Справа мелькнул за окном светофор. И пропал сзади.

— У меня же лекция, — метался возле двери мужчина. — Люди ждут!

— Погоди ты с лекцией, — остановил дед Филипп. — Лекция у него, подумаешь. Раскричался!

— Я с вами, по-моему, не разговариваю…

Но дед Филипп уже не слышал его. Слушал теперь только двигатели, как работают. Но ничего тревожного не мог уловить. Ровно вроде гудят. Или на станции что случилось? Светкина как раз станция — «Чернореченская». Что-то, может, у Светки? Закрыли для высадки станцию? Но машинист должен бы объявить. Машинист молчит.

Громко заплакала девочка в белой пуховой шапке.

Дед Филипп окинул глазом салон — почти одни женщины, дети — трое. Этот, с желтым портфелем, не в счет, не мужик. Парень в углу. Читает. Пока читай, ладно. У молоденькой, которая с грудником, слезы уж на глазах. Женщины!

— Безобразие! — нервно сказал мужчина с портфелем. — Сиди тут, как в мышеловке. Так и аварию можно сделать!

— Не каркай, ворона, — шикнул ему дед Филипп. И возвысил голос, чтоб все слыхали: — Спокойнее, граждане! Замыкание в двенадцатом проводе. Страшного ничего нет, минутное дело.

Полная чушь, конечно. Какое там замыкание?! Но слово для всех знакомое, даже — женщинам. А число «двенадцать» дед Филипп считал для себя счастливым, само с языка слетело.

— Вы-то откуда знаете?! — дернулся мужчина у двери.

— Знаю, — дед Филипп как отрезал.

И уже видел — поверили, тону ведь больше верят.

— Бабушка, а чего? — Антон ерзал по сиденью ногами.

— Ты же слышал, — удивилась спокойно. — Замыкание в двенадцатом проводе. Ничего страшного. Сейчас машинист исправит.

Дед Филипп глянул на нее с удовольствием. Имеет характер.

Дверь в торце сзади вдруг распахнулась. В салон вошли двое. Маленький, в форме, с крепким и дубленым будто лицом. За ним-худой, длинный, раскачиваясь длинными ногами, как на ходулях. Быстро шли по вагону, не глядя по сторонам.

— Вадим!

Хижняк обернулся круто, худое лицо его расплылось мгновенно в широкой улыбке:

— Теща? Встреча! Антон? Вы куда же это собрались?

— Черепаху везем к врачу, — сообщил Антон. — А в черной кошелке — кто? Догадайся, дядя Вадим…

Маленький, в форме уже уходил вперед.

— Это, Антон, потом. — Голос у Хижняка обычный, с мягким дружелюбием и насмешливым любопытством. Но взгляд был сейчас рассеян к Антону, к Ольге Сидоровне. И в коричневой глубине дрожала тревога, это уж от нее не скроешь. — Я сейчас спешу.

— Чего там? — спросила тихо.

— Не знаем еще, — так же тихо ответил. — Но все будет в порядке.

— Это само собой, раз ты тут, — ввернула ему для тонуса.

Наддал по проходу, раскачиваясь, как на ходулях.

Голован, ненужно напрягаясь всем телом и будто ощерясь маленьким твердым лицом, пытался открыть трехгранной торцовую дверь впереди. Дверь почему-то не поддавалась.

— Не лезет, зараза!

Хижняк придержал за ручку, выровнял дверь.

Пошла! Голован шагнул в проходную кабину. Кинул через плечо:

— Ты-то куда, газета?

— Сгожусь, — Хижняк протиснулся следом.

«Лиговка» показалась. Торможения не было. Перрон летел сбоку.

— Безобразие! Надо остановить! Мужчина с желтым портфелем метнулся от двери к противоположной стене. Там, за спиной Ольги Сидоровны, краснела ручка стоп-крана. Рука его мелькнула над черной кошелкой, перед лицом Ольги Сидоровны. В тот же неуловимый миг глухое ворчание, которое давно уже было в кошелке, прорвалось тонким, всхлипывающим лаем. Белые зубы блеснули. Глянцевый нос. Явила себя черная голова с влажными глазами навыкате.

Мужчина вскрикнул. Отскочил. Затряс кистью.

— Черт знает что! Собака!

— Это Маврик, — объяснил Антон. — Он думал, вы на бабушку нападаете. Он же бабушку защищает.

— Мавр, чучело, фу! — Глянцевая голова смирно нырнула обратно в кошелку. — Простите, пожалуйста. Он испугался.

Мужчина гневно сопел и заматывал носовым платком палец.

Стоп-кран остался несорванным.

Дед Филипп хихикнул невольно. Нет, значит, не у Светки. Что-то, значит, в кабине. Скорее всего — с машинистом..

Станция «Лиговка» была уже позади. Кругом грохотал тоннель…

14.40

На станции «Чернореченская» Матвеева уже набирала номер.

— Дежурная Брянчик слушает, — раздался веселый голос.

— Это я, Люда, — сказала Матвеева.

Как звонкий поток сразу обрушился на нее:

— Ой, София Ивановна, я узнала! А нам сейчас чуть жалобу не написали, представляете?! Вдруг пассажир придрался, что ему десятку не разменяли…

— Погоди, — с трудом остановила Матвеева. — У тебя сейчас по первому пути как прошел? Или еще не прошел?

— Нормально. Сейчас… Нет, по графику еще рано. Ой, София Ивановна, я ж была наверху, только спустилась. Заболаева вестибюль убирает, а вторая уборщица вовсе сегодня не вышла, грипп. А на платформе ж нет никого. Ой, я не знаю. А что?

— У нас не остановился. Ты глянь!

— Сейчас…

Трубку бросила, не положив в рычаг, это на Брянчик похоже.

Долго, кажется, ждешь, хуже нет.

— София Ивановна, слышите?!

— Ну, — сказала Матвеева.

И голос Брянчик разом наполнил дежурку веселым стрекотаньем:

— Я на платформу выскочила — пассажиры стоят по первому пути, спокойные вроде. Гляжу на интервальных часах: пятнадцать секунд. Меня прямо как стукнет — ни один пассажир не попался навстречу! А должны быть, раз поезд пятнадцать секунд как ушел. И тут ко мне тетенька подходит, в красном платке: «Почему поезд сейчас мимо станции прошел?» Ага, не остановился! А я ей сразу: «По техническим причинам». Представляете — сразу! Она еще говорит…

— Понятно, — оборвала Матвеева. — Надо докладывать. — Сердце в ней упало. Трубка тяжелая враз, не удержать.

— Надо, София Ивановна, надо! — успел еще крикнуть веселый голос.

Уборщица производственных помещений Скворцова вдруг выругалась нехорошим словом, чего за ней — при нарочитой ее грубости — не водилось сроду. И смолкла, дыша рядом и громко.