Орест Мальцев - Югославская трагедия

Иован подошел к особняку за высокой чугунной оградой, сплошь увитому плющом, похожему на маленький средневековый замок, и сильно нажал кнопку звонка у ворот.

— Ты чего так трезвонишь? Всех переполошишь! — набросился на него старый Вук, отодвигая засов.

— Восстание, дядя Вук! — весело крикнул ему Иован. — Я ухожу, прощай!

— Куда тебя несет?

— Я иду к партизанам, дядя.

— В партизаны, значит? — Вук нахмурился. — Ну, ну! — Он помолчал. — Что же, сейчас все идут. Мой хозяин тоже собирается. Поди-ка сюда…

Старик с таинственным видом поманил племянника в сад, осторожно подвел его к окну, с зелеными жалюзи и прошептал:

— Смотри, кто у нас в гостях!

Сквозь щель между пластинками жалюзи Иован увидел в зале, освещенном солнцем, бившим сквозь стекла потолка, несколько человек. Владо Дедиер придерживал лесенку, на которой стоял какой-то низенький человечек с длинными волосами и большим крючковатым носом. Он вытаскивал с верхних полок стеллажа книги и рассматривал их. «Это Моша Пьяде», — назвал его Вук. Иован узнал еще Милована Джиласа, человека с густой, нечесаной шевелюрой, курившего трубку. Он не раз видел его с Дедиером то в гоночном автомобиле, то возле ресторана «Занатски дом» в обществе какого-то коренастого человека с молодцеватой выправкой и правильным лицом с «греческим» профилем. Этот человек и сейчас был здесь. К нему Дедиер обращался с особым почтением, даже придержал его за локоть, когда тот встал с кресла.

— А это кто? — спросил Иован.

Вук хитро улыбался и крутил пальцем около своего носа, похожего на спелую лиловую сливу.

— Да говори же, кто это?

— Тише! — грозно зашипел Вук. — Не кричи так. Это у них самый главный — Тито. Он живет неподалеку от нас, у издателя «Политики» Рыбникара, и каждый день приходит к нам обедать. Сегодня он с друзьями пришел на куриный бульон. А ты молчи, слышишь? Никому ни слова. Понял?

— Угу, понятно… — Иован жадно смотрел в окно. — А кто там у стола, такой мрачный сидит, словно сыч?

— Это Ранкович. Юнак! Удрал из гестапо! Всех, кто был с ним, расстреляли. А он прикинулся больным. Немцы поместили его в больницу, а он шасть оттуда — и был таков! Ой, ловкач! — Палец Вука опять завертелся перед носом. — Это такой ловкач!.. Сумеет и муху подковать.

— Что же он сделал? Да не крути ты пальцем! Что за привычка!

— А не проговоришься?

— Конечно, нет.

— У него есть немецкая печать, — быстро зашептал Вук. — И теперь он всех своих обеспечил немецкими документами: могут отправляться, куда захотят, совершенно свободно. А знаешь что? — Вуку пришла в голову какая-то мысль. — Погоди до завтра, я тебе устрою такой же документ на дорогу, легко выйдешь из города.

Старик сдержал свое обещание.

Через день Милетич покинул Белград. Он шел смело, и если недичевец останавливал его, он с самым равнодушным видом показывал немецкий пропуск, которым снабдил его дядя Вук. Последний полицейский пост Иован миновал, присоединившись к обозу крестьян, они привозили в немецкую комендатуру конфискованные продукты питания и порожняком возвращались в пригородное село.

В сумерках, подходя к горе Космай, Иован предусмотрительно уничтожил пропуск и ни словом ни в тот день, ни после не обмолвился партизанам, к которым примкнул, при каких обстоятельствах он выбрался из города.

— Почему же ты это скрыл?

— Знаешь, Николай… — Он вскинул на меня глаза и спросил: — А ты бы поверил моим словам?

Я призадумался. Немецкий документ… Тито в гостях у капиталиста Дедиера…

Действительно, рудокопы и крестьяне из Шумадийского отряда едва ли поверили бы девятнадцатилетнему парню, явившемуся к ним из столицы с немецким пропуском, не поверили бы, что он видел Тито, о котором уже начинали говорить, как о вожде. Бойцы спросили бы у Иована: как же может такой видный деятель партии, как Тито, в самый разгар борьбы с оккупантами чуть ли не открыто проживать в Белграде в доме Рыбникара, под боком у немецкого коменданта Шредера, рядом с немецкой казармой? Как могут руководящие работники партии — Ранкович, бежавший из рук гестапо, Джилас и Пьяде — свободно расхаживать по улицам Белграда? И это в то время, когда гестапо бросает в тюрьмы коммунистов и сотни невинных людей по одному лишь подозрению в сочувствии партизанам? Все эти вопросы Иован и сам не раз задавал себе, но долго раздумывать над ними не приходилось — новая жизнь захватила его…»

«…Это было замечательное время, — продолжал свой рассказ Милетич, — из маленьких местных отрядов, как могучий поток, возникающий из многих ручейков, росла и крепла сила восставшего народа. Оккупанты были изгнаны почти из всей юго-западной Сербии. Партизаны установили свою власть в городах Лозница, Чачак и Ужица. Это была настоящая первая вольная республика, которую называли «Советской». В Ужице партизаны захватили военный завод и пустили его в ход. Рабочие каждый день делали по четыреста двадцать винтовок и шестьдесят тысяч патронов.

Шумадийским отрядом, в котором сражался Корчагин, командовал двадцатитрехлетний Илья Перучица, электросварщик со смедеревской электростанции, предприимчивый и бесстрашный; он принимал участие в разрушении арсенала в городе Смедерево. А политкомиссаром был Слободан Милоевич, пожилой человек, много лет до того работавший забойщиком на рудниках. Он изготовлял примитивные «адские машины», которыми партизаны поднимали на воздух немецкие поезда, а однажды подорвали даже бронепоезд «Мертвая голова». Слава о Шумадийском отряде гремела по всей стране.

Отряды и небольшие группы партизан, самостоятельно действовавшие то тут, то там, устанавливали между собой связь. Борьба становилась более организованной. Не хватало только единого руководства. Это было время, когда любой предприимчивый человек мог стать командиром. Народ, стихийно поднявшись на борьбу, доверял всякому, кто шел с ним заодно, кто брал на себя ответственность. И вот в этот-то период на освобожденной территории появился Тито со своими ближайшими помощниками. Вокруг него начали сплачиваться разрозненные отряды партизан. Все пошли за ним. Ведь на знамени восстания, которое он нес, было написано: «Союз и дружба с Советской Россией». Был создан верховный штаб, начальником которого стал Арсо Иованович. К Тито тогда устремились все его белградские приятели. Объявил себя партизаном и Владо Дедиер. Он приехал в мягком вагоне, с немецкими документами в кармане. Но трудностям боевой жизни Дедиер вскоре предпочел спокойное пребывание при верховном штабе в качестве летописца походов и боев; он пишет сейчас «Дневник партизана».

— Любопытно, — заметил я. — Он что, тоже стал коммунистом?

— Конечно! В партию сейчас вступает много разных людей. Ведь старых, довоенных членов партии из рабочих становится все меньше и меньше. Одних убивали и убивают в лагерях и тюрьмах, другие сейчас гибнут в боях.