Борис Дубровин - Счастье первой тропы

— План перевыполняется, — сказал он в заключение, — хотя завод постоянно испытывает нужду во многом. Конкретно скажет об этом главный инженер Буранов.

Тот, как и директор, упомянул о перевыполнении плана и заметил:

— Правильно сказал товарищ Дворин: нет многого. Не хватает цемента, недодали его, не хватает арматуры. Плохо, очень плохо с автотранспортом.

При последних словах главного инженера Люда сунула руку в карман и зашелестела бумажками с подсчетами. Теми самыми бумажками, на которых было записано, куда уходили машины. Люда едва не вытащила эти бумажки, чтобы уличить главного инженера. Но перехватила взгляд Григория.

Давая Люде взглядом понять, чтобы она молчала, Григорий встал, вынул из папки пачку подсчетов, документов, выписок, накладных.

Дворин насмешливо прищурился: «Давай, давай критикни!»

— Многое, о чем я вам расскажу сейчас, знает товарищ Ползунов. Но, видимо, должность старшего инженера, на которую он ни по опыту своему, ни по образованию не имеет права, ему дороже, истины, хотя от этой истины зависит пуск алюминиевого завода. А ради этого завода сюда приехали десятки, сотни, тысячи людей. Они оторвались от своих родных мест, они обживают этот край не для того, чтобы их здесь водили за нос. И со мною сейчас выступают все те, кто работает на стройке, и если я буду слишком резок, мне это простят, а если я заслужу, то пусть меня обвинят хотя бы в одном слове лжи. Со мною выступают и те, кто сейчас в цехах. От их имени говорю.

— Ты демагогию не разводи! — одернул его Дворин. — Ты без увертюр, ты начинай оперу.

Григорий расстегнул воротник. Рука не слушалась, ток тревоги пронизывал все тело, слова прилипали к гортани.

— Я буду говорить конкретно! — и он умолк, беспомощно взглянув на своих товарищей. Взгляд метнулся к Люде. В ее расширенных страхом и растерянностью глазах он увидел себя, свое состояние. Руки отодвинули графин и стакан.

— Я буду говорить конкретно!

— Да что ты буксуешь! — съязвил Дворин и, взяв стакан, поднес его к уху, как телефонную трубку. Потом спохватился и поставил стакан на место. Это нелепое движение подействовало на Григория успокаивающе.

— Я буду говорить конкретно!

— Да что ты заладил!

— Да, заладил, товарищ Дворин! Да, трудно мне говорить, потому что каждое мое слово будет тяжким обвинением для вас.

— Я попросил бы без личностей! — бросил Ползунов.

Хоров постучал карандашом о графин.

— Начнем с тех, кто стоит у руководства цехом флотации. Младенский! У него ни опыта, ни знаний, потому что перелеты с одного участка на другой лишили его квалификации, а водка лишает совести. Но все же ее хватило, чтобы признаться: директор завода товарищ Дворин ведет двойную игру.

— Выбирайте выражения! — возмущенно крикнул Дворин.

— Выбираю, но только смягчаю. Итак, Дворин потому и поставил на пост старшего мастера цеха Младенского, что Младенский, по сути, бессловесен. Стал покорным и руководитель комсомольского поста инженер Глеб Бочков, который сперва был энтузиастом, брался за все, но потом увидел, что тех, кто дает дутые цифры, директор хвалит, а тех, кто стремится к правде, директор выживает с завода, тем он не дает заработать. И, в то время когда настоящие комсомольцы боролись, сменный мастер Бочков сделал своим девизом молчание. А молчание в данном случае попахивает преступлением. За Бочкова, как за комсомольца, мы отвечаем. Это наш недосмотр, и нас за это уже взгрели и еще нам дадут. Но я снова возвращаюсь к основной теме своего сообщения. Директор Дворин нашел себе шестнадцать заказчиков, снабжал их. А электролизному цеху все время недодавал железобетон, не выдавал карнизные панели, потому что эта работа трудоемкая, потому что она требует не сидения у телефона, не покрикивания на рабочих, а конкретного знания дела. Но товарищу Дворину показалось, что легкий путь — лучший путь, что он сможет втирать очки и руководству трестом и государству. И не только втирать очки, но, заваливая сроки сдачи нашего главного объекта, заваливая сдачу электролизного цеха, еще и получать премии!

Да, вот они, документы! Ведь завод выполнял и перевыполнял план по валу, а по номенклатуре, именно по номенклатуре, он все время давал все меньше и меньше. Вот почему срываются сроки. А Дворин обманывает, лжет и прикрывается громкими словами.

— Это диверсия! — вскочил Дворин. — Это диверсия против руководства! Кому вы, товарищ Хоров, даете выступать? За всю свою многолетнюю практику, за все долгие годы работы я не получал ни одного замечания. И тут от кого? На каком основании?

Главный инженер Буранов встал, молча поддерживая своего начальника. Ползунов тоже поднял голову, хотя внутренне уже сжался в ожидании удара... В зале зашевелились, загудели.

— Ну ладно, сядьте, Серафим Иннокентьевич! — с мягкой властностью попросил Хоров. И когда Дворин сел, когда вслед за ним опустился на стул главный инженер и склонил голову Ползунов, парторг треста продолжал: — Пока мы выслушали только одного Григория Николаевича Уралова. Полуторамесячное тщательное обследование работы завода ЖБИ направлено на выяснение недостатков и на их устранение. Послушаем остальных членов комиссии. У вас все, товарищ Уралов?

Григорий кивнул.

— Пожалуйста, — Хоров посмотрел на Клима. — Вам слово.

Клим начал резко. Без всяких вступлений:

— Комиссия в своей работе обнаружила факты головотяпства. Машины многие — вот они, номера, — стоят и ждут ремонта. За короткий срок сменилось тридцать шесть человек только из инженерно-технического состава. Отменены ремонтные бригады, которые должны поддерживать непрерывную работу машин. Вроде на словах ты за экономию, когда распускаешь ремонтные бригады, а на деле, когда из-за поломок машин по твоей милости не сотни, а тысячи рублей улетают в воздух и план рушится, на деле ты вредишь работе. Твои три слесаря халтурщики: только и делают, что лежат под сломанными машинами. И это вопиющее безобразие ты прикрываешь словами о снижении себестоимости. А как организована охрана труда? Окна разбиты, сквозняки. Рабочие простужаются, болеют, нет в цехе даже питьевой воды. О технике безопасности забыли! Есть травмы. А твоего мастера Младенского с его образованием четырехклассным надо гнать с этой должности.

Встал главный инженер Буранов и начал обещать:

— Наладим, все наладим. «Ведь снимут, если скажу, что не наладим, не сможем наладить!»

— Как наладим, да ты что? — оборвал его Дворин. «Сказать или нет о транспорте? — думал он. — Если накроют, плохо будет!»

Главный инженер Буранов тянул:

— Нам трудно, очень трудно, очень. Во всем нехватки. Вот, в частности, автотранспорта не дают.

Ложь главного инженера ошеломила Григория. Он вскочил, выхватил у Люды бумаги и ударил по ним ладонью.