Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя

Лебедев полежал еще немного, напряженно вглядываясь в чащу прямоствольных сосен, росших здесь беспорядочно и густо, как в диком бору. Тишина. Кто же кого теперь ловит, кто за кем следит?

Где-то левее и впереди слабо хрустнула ветка. Случайный звук или там крадется человек? Звук повторился. Нет, это не случайность. И Лебедеву ярко представилось, как от сосны к сосне, касаясь стволов рукой, чтобы но потерять равновесия, на цыпочках перебегает шпик. От времени до времени, приставив к ушам ладони, он слушает, слушает. И тихо шепчет злые ругательства, ощупывая у бедра револьвер. Сад велик…

Небо стало чуточку светлее, его теперь местами можно было увидеть сквозь неплотно сомкнутые кроны сосен. А внизу мрак оставался еще прежним, и только стволы ближних деревьев немного выделялись из глухой черноты. От тишины даже ломит в висках.

Надо уходить, пока еще тьма разлита над землей. Далеко ли в чащу забрел шпик? Все равно, ждать больше нельзя. Лебедев на локтях пополз к пролому, прислушиваясь, не отзовется ли на это тишина. Нет, ничего. Тогда он приподнялся, постоял на коленях возле отверстия, сливаясь всем телом с досками, — спокойно! — и выскользнул наружу. Улица пуста по-прежнему. Только рассвет, его первые признаки, здесь несколько ощутимее, чем в саду. Не страшно. Прибавить шагу, дойти до ближнего переулка — а там и след простыл!

Впереди в заборе чернеет еще большой пролом. Молодцы мальчишки — сколько их наделали! Оказывается, они полезны не только безбилетникам.

Лебедев поравнялся с проломом. И в тот же миг оттуда выпрыгнул шпик и бросился ему сзади на плечи. Лебедев потерял равновесие и навзничь упал на дорогу. Тяжелой тушей шпик навалился ему на грудь, коленом придавил правую руку, локтем уперся в горло и злобно шипел:

— Ушел? А? Ушел? Нет, от меня не уйдешь.

Лебедев задыхался. Придавленная коленом шпика, сильно болела порезанная рука. Будь она не повреждена, сжать бы, как клещами, ногу шпика у щиколотки, и тот снял бы ее. А тогда… Но пальцы не повиновались, и каждое, даже самое легкое движение отзывалось невыносимой болью…

Как… ну как же изловчиться и сбросить этого негодяя? Лебедев выбивался из сил. Локоть душил его все сильнее — так, что мутилось сознание.

Резкой трелью над ухом заверещал свисток — шпик призывал к себе на помощь.

Потом Лебедев услышал топот подбегающих к ним людей…

В маленькой каморке подвального этажа жандармского управления, куда привели Лебедева, стоял пронизывающий, влажный холод, свойственный всем каменным подвалам. На полу местами блестели лужицы натекшей со стен воды. С железных балок, на которых держались своды подвала, тоже капала вода. Окон в камере не было вовсе, и свет давала маленькая электрическая лампочка, ввернутая в патрон высоко, под самым потолком.

Ложась спать на жесткую и пахнущую плесенью койку, Лебедев съеживался в комок и поверх рыжего суконного одеяла набрасывал пальто. А когда вставал, вынужден был не только натягивать на плечи пальто, но еще и укутываться одеялом, как шалью.

Пошли уже вторые сутки с тех пор, как Лебедева привели сюда, а никто к нему или за ним не являлся. Только дежурный жандарм входил и молча ставил на стол кружку горячей воды и рядом с нею клал ломоть черного хлеба. В разговоры он не вступал.

Разрезанная рука у Лебедева болела невыносимо. Видимо, в рану набился песок.

Чтобы согреть коченеющие ноги, Лебедев все время постукивал ими одна о другую. Он никогда не досадовал на себя — и теперь был тоже совершенно спокоен. Попался — это верно, но чтобы очень уж глупо — сказать нельзя. А из всякой ошибки извлекаются полезные уроки. Да и безусловный ли еще это провал? Лебедев любил играть в шахматы, но он никогда не сдавался, потеряв в начале игры даже важную фигуру. «Да, я потерял очень много, — в таких случаях думал он, — но у меня есть пешки. И мои пешки должны заставить противника потерять короля». И очень часто точными ходами выигрывал затем партию. Да, он попался. Но считать это провалом пока еще рано. Просто осложнилось положение. И, значит, надо хорошенько собрать всего себя: волю, внимание и даже мускулы…

Так, готовя себя, Лебедев все время размеренно ходил из угла в угол — согреться, но не устать.

Наконец, должно быть уже под вечер второго дня, привычный Лебедеву жандарм, в замызганном, потертом мундире и сам весь какой-то серый, замученный, открыл дверь и, придерживая шашку рукой, предложил:

Выходьте. Руки за спину. Идите упород мене. Не швыдко.

А куда? — спросил Лебедев, сбрасывая с плеч

одеяло.

Идите молчком. Будет команда, — внушительно ответил жандарм и вытащил из кобуры револьвер. — Уперод. Не швыдко. По колидору прамо.

Лебедев и сам стремился идти «не швыдко». Нужно было запомнить все, любая мелочь могла иметь значение. Жандарм оставил дверь открытой настежь, а ключ положил себе в карман. Значит, он здесь хозяин, он приведет и обратно. И еще: не ходит здесь никто, кроме этого жандарма, иначе он вряд ли бы так, по-домашнему, оставил распахнутой дверь. Коридор прямой, не очень длинный. Видимо, здание небольшое. По обе стороны коридора — двери. Лебедев насчитал их шесть. Все закрыты. Надо полагать, тоже камеры, а пустые или нет — не понять. В конце подвала — двухмаршевая лестница и снова такой же прямой и глухой коридор, теперь уже на первом этаже. В его дальнем углу стоит метла с хорошим, крепким и длинным черенком. Над лестничной площадкой окно — и без решетки, но высоковато…

Интересно — куда выходит окно?

Эта мысль сверлила Лебедева все время, пока он шел до конца коридора. А вот «проходная», дежурят солдаты с винтовками. Крепкая охрана.

Из проходной через тамбур с двумя захлопывающимися на скрипучих блоках дверьми они вышли в маленький двор, обнесенный высокой кирпичной стеной. Впереди, замыкая одну сторону двора, — большое трехэтажное здание с круглой аркой, закрытой глухими воротами.

Лебедев простодушно обернулся:

Куда теперь?

Жандарм замахнулся па пего револьвером.

Не обертайтесь. Прамо!

Но и этого короткого взгляда Лебедеву теперь было достаточно, чтобы представить расположение всех построек.

Окно? То окно… Оно выходит неизвестно куда, но только не в этот двор. Не в этот. Значит — наружу?

Путаным лабиринтом черных лестниц, проходов и коридоров, где на каждом повороте блестели штыки, они поднялись на третий этаж большого здания. Здесь, в просторной и светлой приемной начальника губернского управления, жандарм сдал Лебедева офицеру, вложил свой огромный револьвер в кобуру и вышел за дверь.

Худенький и ловкий офицер, все время покашливающий в платок, должно быть, для того, чтобы насладиться запахом тонких духов, сразу же ввел Лебедева в кабинет начальника, полковника Козинцова.