Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя

В Томске же рабочие и студенты с красными знаменами и с оружием вышли на улицу. Произошла схватка с полицией, в которой был убит знаменосец демонстрации печатник Кононов и ранено до двухсот человек, а полиция, перепуганная вооруженным отпором рабочих, бросилась в бегство. Нет, не такими уж слабыми оказались повсеместно вспышки гнева рабочих, и не так бесследно и быстро гасли они, как это представлялось здесь, в тихом Шиверске! Но связи, надежной и точной, между рабочими организациями не было, и каждой из организаций казалось, что она осталась одинокой в борьбе. Потому и у шиверцев сразу же опустились руки и забастовка окончилась здесь гораздо быстрее, чем могла бы окончиться.

Киреев мог бы порадоваться еще и этому, но о красноярских и томских событиях он в это утро ничего не знал. Так же, как не знали рабочие Шиверска.

Благодаря стараниям Корнея Морозова главари, зачинщики забастовки были теперь у Киреева на заметке. Но прок ли в этом, когда рабочие бастуют повсюду и стачечных главарей становится так много, что даже и в тюрьмы их сажать сейчас начальством пока не велено? Надо охотиться на более крупную дичь: на подпольные комитеты и особенно на сеятелей листовок и прокламаций. Без них теперь ни одна забастовка не вспыхнет. Кто же, наконец, черт возьми, привозит сюда прокламации и кто здесь их сеет? И хотя день для Киреева начался весело, но эта мысль все же несколько портила ему настроение. Гуманность, гуманность… Князь Святополк-Мирский! Зачем вы, так сказать, играете в гуманность? Министру внутренних дел гуманным быть неуместно. Фон Плеве давил врагов государственной власти без всякой пощады и без гуманности. Его взорвали бомбой. Око за око, зуб за зуб. Вы думаете, вас не взорвут? Дошли с этой гуманностью до того, что на все теперь подай обязательно прямые улики да добровольные признания подозреваемых. А вот вздернуть бы по старинке того же Петра Терешина на дыбу — и сразу стало бы известно, откуда в Шиверске берутся листовки… Филеры и провокаторы ни черта не стоят. У рабочих они тоже все на заметке. Надо их всех поменять!

С этой мыслью он вышел из отделения. На дороге ему попался Лакричник. В коротком, когда-то плюшевом пальтишке с когда-то меховым воротником, он шел, осторожно ставя ноги. Из валенок, как шпоры, торчали пробившиеся сквозь задники соломенные стельки, и Лакричник боялся, что, если он пойдет быстрее, стельки могут выскочить вовсе.

Честь имею, — сказал Лакричник, боком становясь на тротуаре, чтобы пропустить Киреева, и поднял руку к козырьку.

Киреев остановился. А почему бы не попробовать этого? Кажется, раньше он сам набивался.

Вам надлежит зайти сегодня ко мне, попозже, вечером, — тоном безоговорочного приказа сказал Киреев и пошел своей дорогой.

Лакричник весь день изнемогал от страха ожидания. Он помнил свой первый разговор с Киреевым. Хорошего от него не жди. Зачем он опять вызывает?

На этот раз Лакричник явился без опоздания. Не задержал его и ротмистр. Он сухо, строго, по-деловому, без всяких обиняков предложил Лакричнику выследить, откуда, как и через кого попадают в Шиверск прокламации. Подумал и добавил, что в случае удачи он склонен будет взять его вообще к себе на постоянную службу. А пока вручил серебряный рубль.

Так сказать, чтобы, глядя на изображение, выбитое на этой монете, вы помнили всегда, кому служите.

Лакричник держал монету решкой вверх, смотрел на слова «один рубль» и понимающе кивал головой.

Он вовсе забыл, что на другой стороне выбито изображение государя-императора.

Алексей Антонович осмотрел Клавдею и нашел, что у нее воспаление легких. Болезнь эта очень коварна и может дать серьезные осложнения. Он предложил положить Клавдею к нему в больницу. Порфирий и Лиза переглянулись: где же взять деньги на лечение? Но Алексей Антонович уловил их беспокойные взгляды и быстро прибавил:

Платить не надо. В больнице есть такие возможности.

Под вечер, соорудив на двух салазках удобный настил и закутав Клавдею как можно теплее, Порфирий и Лиза свезли ее в больницу.

Иван Герасимович, устраивая Клавдею в самой лучшей палате, ласково ворчал:

Вот, голубушка, к чему приводит пренебрежение своим здоровьем. — Старик еще не знал, где и как простудилась она. Не глядя на часы, проверял пульс у больной и рокотал своим мягким, задушевным баском — А нам работать надо, работать. Наши руки без работы никак не могут.

Алексей Антонович пообещал Лизе:

Недельки через три будет совершенно здорова. Вы не тревожьтесь. Болезнь захвачена вовремя.

Пустой казалась изба без Клавдеи. Словно холоднее и темнее сразу стало в ней. Порфирий уходил на работу. Лиза вместо матери теперь хлопотала по дому; Игнатий Павлович больше не брал ее на расчистку путей, даже на неполные дни. Так приказал Киреев. И Лиза ничего не смогла возразить Игнатию Павловичу: заслужила. Хорошо еще, что Порфирия не уволили.

Каждый день, как только она заканчивала свои самые необходимые домашние дела, Лиза бежала в больницу и подолгу просиживала там возле постели Клавдеи, заменяя сиделку. Лизе казалось, что без ее дочернего ухода мать ни за что не поправится, чужие руки с такой заботой даже мокрое полотенце на лбу у больной не сумеют сменить, не сумеют подать брусничную воду.

Теперь Лиза все больше тосковала о сыне. Ей удалось не только повидаться, но и поговорить с ним. Борис выздоровел, пошел в школу, и Лиза однажды подстерегла его на дороге, когда тот возвращался домой.

Еще издали она заметила мальчика в шубке, крытой тонким сукном. Подошла торопливо.

Ты… Зовут тебя… зовут Борей?

Голос у Лизы обрывался, дрожали губы. Она вглядывалась в толстощекое, разрумянившееся на морозе лицо мальчика с властно очерченным ртом и темными упрямыми глазами. Мальчуган сразу нахмурился, и густые широкие брови сошлись в одну линию, заложив над переносьем глубокую морщину. «Это дедово, Ильчино. А глаза и рот чьи-то вовсе чужие. Выходит, в отца своего».

Так вот он какой был, этот самый ненавистный для Лизы человек. А сын этого человека — все-таки ее сын! И кровь это своя. Своя! Мальчик повернулся, стал чуть бочком, и Лиза вдруг поняла, что он похож на нее. Пусть брови не те и глаза не серые, пусть и губы вовсе другие, не ее, пусть и весь он какой-то резкий, но все равно он похож на нее! Он мог не ответить, как его зовут, или сказать неправду, но Лиза все равно твердо знала: сын. Ее сын;

Мальчик посмотрел недружелюбно: чего надо от него

этой бедной женщине? Какая-то нищенка, только нет сумы

на плече.

Боря… Боренька… — слова никак не повиновались Лизе. — Как ты живешь?.. Хорошо?

А тебе какое дело? — грубо сказал Борис. И Лизе показалось, что с ней говорит Елена Александровна.