Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя

— …и потому, так сказать, будьте осторожны и вы. По широкому лицу Настасьи пробежала недоверчивая усмешка. Закачались брильянтовые серьги в ушах.

Не пугайте, Павел Георгиевич! Мы себя до этого не допустим!

В кухне с тонким звоном упала на пол и разбилась какая-то стеклянная посуда. Настасья сразу налилась гневным румянцем и, не извинившись перед гостем, тяжело зашагала туда. Киреев, довольный тем, что отпала мучительная необходимость разговаривать, когда страшно хотелось спать, пошатываясь, поднялся и поспешил выйти на воздух.

Над землей низко лежали неподвижные тучи, было застойно и глухо. Голова у Киреева сладко кружилась. За воротами громко разговаривали Баранов и Петруха.

С этой мелкотой я и один управлюсь, — с презрением бросал слова Петруха. — Сыромятники! На гужи только их товар. А я подошву, полувал, юфть, хром выпускать стану. Все в одни руки возьму. Я тебе говорю: не они мне помеха.

Ну, ты подумай сам, милочок, — с неудовольствием возражал Баранов, — как я теперь губернатора поверну против него, когда он сам вошел уже в приятели к губернатору? Я сказал — за тебя похлопочу, а Ивана брать на рогатину трудно мне. И что ты на него так взъелся? Когда на мукомольном деле вы оба столкнулись, это понятно. У тебя мельницы, и у него тоже. Прямая конкуренция. И что ты его мельницу по сути дела на замок замкнул — одобряю. Заставил его вальцы ставить…

— А я уже сам вальцовку завожу и из мукомолья Василева прежде всего вышибу, — уверенно, коротко бросил Петруха.

На поставках интендантству ты ему ногу подставил — это тоже понятно, — будто не слыша слов зятя, С прежним спокойствием продолжал Баранов. — Иван торгует салом и маслом, и у тебя такой же товар. Только он перекупщик, а у тебя свое. Отобрал ты у него выгодного покупателя — правильно! Честная конкуренция. Но втолкуй ты мне, милочок: что за неволя тебе из-за кожевенного завода с Василевым в драку вступать? У тебя же нет еще такого завода? Плюнь на него и строй себе лесопилки.

Когда я дрова везу, батя, а мне навстречу с сеном едут, я все одно говорю — отворачивай! Лесопилки лесопилками. А на кожах само по себе большие деньги можно пажить. Почему мне отступать, отдавать их Василеву?

Петр! Все, что есть на земле, один никак не захватишь.

Захочешь — захватишь. — Петруха помолчал и прибавил: — Достанешь мне миллион кредита, и тебя не забуду, батя.

Баранов заговорил с бархатными переливами в голосе:

У Ивана консервный завод. Ему прямой расчет и кожевенный рядом поставить. Это его и подталкивает. Что тут придумаешь?

Петруха как-то деланно засмеялся.

Остановить ему консервный завод, чтобы не подталкивало. А тем временем я свой кожевенный завод отгрохаю.

Чем ты у Ивана завод остановишь? — безнадежно сказал Баранов. — Пустой разговор.

Чем? — переспросил Петруха. — Есть чем. Сибирской язвой…

И за забором воцарилось глухое и долгое молчание. Киреев лениво улыбнулся»

«…Затевается… В горло друг другу… Черт с ними!.. А пельмени и облепиха хороши…»

Он спустился с крыльца и побрел на задний двор. Устроившись за углом сарая, Киреев стал глазами искать на небе звезды. Ему хотелось помечтать. Но небо оставалось пасмурным, и Киреев уставился на распахнутую дверь зимовья, находившегося в противоположном конце двора. Там слабо мерцал огонек керосиновой коптилки. Из зимовья доносился неясный мужской говорок. Киреев подумал:

«Работники. Молодцы, тоже не спят еще. Хотя, кажется, ночь уже на исходе».

Но тут вырвался чей-то отчетливый бас:

Хозяин! Ты что меня хозяином стращаешь? Да я его… — Киреев услышал такое окончание фразы, от которого сразу отрезвел. Вслед за этим на пороге зимовья появился Володька.

Михаила, — вздрагивающим фальцетом крикнул он, — я ведь тоже спал самую малость, мне гостей обратно в город везти.

И снова рыкнул бас Михаилы злые слова:

…гости! Я б их, сволочей этих, в канаву перевернул где-нибудь. Жрали-жрали всю ночь, а тут смежить глаза не успел — и опять запрягай. Лошади на переменку, а ты за плугом круглые сутки.

Да ты понимаешь — пашенное время уходит…

Молчи ты, холуй хозяйский, а не то…

И Кирееву сделалось вовсе не по себе. Он торопливо прокрался вдоль забора и стал поправлять мундир уже на крыльце. Не то чтобы он испугался — он просто утратил блаженное настроение, и съеденные пельмени теперь давили желудок тяжелым камнем.

Баранов с Петрухой уже сидели в горнице и пили медовую брагу с восковой пеной.

Присоединяйся, милочок, — пригласил Баранов, наливая ему огромную фаянсовую кружку. — Хорошо для закрепления результатов.

Киреев выпил и стал рассказывать про разговор работников. Петруха сверкнул белками глаз.

Знаю про Михаилу. И знаю, что с Еремеем он водится. А где их, одних смирных, ныне возьмешь? Да и черт ли в смирных? Мне сила в мужике нужна, а у Михаилы есть силенка. А что вертится он, бьется в оглоблях, так я люблю диких обламывать, — и ноздри у Петрухи раздулись.

Он ведь из старых работников у тебя, — заметил Баранов, — Стало быть, дичать теперь уже начал. Ты это учитываешь?

Я все учитываю, батя! — с наигранно-озорной веселостью сказал Петруха. — Не бойсь, обломаю…

Домой Киреев с Барановым уехали, когда была выпита вся брага и стал уже заниматься рассвет. Настасья наставила в тележку множество каких-то гостинцев для отца, и Кирееву некуда было вытянуть ноги. Впрочем, сунула она с чем-то туесок и для него. Прощались все с поцелуями. Петруха, словно куль с зерном, нагибал к себе тестя, обнимал его и все повторял:.

Так ты запомни наш разговор.

Настасья целовала Киреева мокрыми губами, давила ему шею своей жесткой ручищей и приглашала:

— Приезжайте, Павел Георгиевич, приезжайте еще. Володька едва удерживал на вожжах танцующих лошадей.

Потом он гнал их резвой рысью. Невдалеке от узко накатанной дорожки Михаила и другие Петрухины работники пахали в восемь плугов. Среди прошлогодней стерни чернела уже широкая полоса свежей пашни. По ней прыгали птицы, выбирая личинок и червей. Михаила шел за передним плугом. Завидя приблизившуюся тележку, он закричал что-то, защелкал кнутом. И хотя похоже было, что закричал он на лошадей, но на мгновение Киреев испытал в животе прежнее неприятное ощущение.

Весь обратный путь Баранов сладко дремал, невзирая на ужасную тряску. На попытки Киреева завязать разговор он сонно отзывался:

Ну тебя к черту! — И удовлетворенно добавлял: — Хороший зять мне достался. Из грязи — а выйдет в князи…

Киреев чувствовал себя неважно. Он несколько раз заставлял Володьку останавливать лошадей и уходил за обочину дороги.

В городе его ждала еще неприятность: за ночь на станции разбросали целую уйму прокламаций Красноярского комитета РСДРП под заголовком «Букет негодяев (или царские слуги)». В прокламации подробно описывались факты жульничества, незаконных поборов с парода, прямых хищений казенных денег. И назывались фамилии, главным образом полицейского начальства Иркутска, Томска, Красноярска, Иланской. Особенно досталось томскому полицмейстеру Аршаулову. Но несколькими строчками ниже взъяренный Киреев прочел и свою фамилию. Перечень его «деяний» был также приведен довольно длинный. Украденные у народа и у казны им, Киреевым, деньги назывались с большой точностью и с приведением всех обстоятельств. И самое главное: все это было сущей правдой…