Владимир Рублев - Семья

Аркадий смущенно отвел глаза. Да, он все понимает и знает, что правильно, справедливо все это сказано, а все же...

— Семен Платонович... — неожиданно сказал он, торопливо и сбивчиво. — Знаю, что не нужно, лишнее мне это, а сердце говорит: иди, иди, не сдерживай себя, ведь ты любишь ее, любишь! И я не нахожу в себе сил спорить, ведь я действительно люблю ее... — Аркадий резко отвернулся, закусив губу.

— М-да... Вижу... — после молчания тихо произнес Семен Платонович, тронутый глубиной чувств Зыкина. — Вижу, вижу... — И, помолчав, стряхнув с себя раздумье, заговорил: — Что ж, Аркадий, — он впервые назвал его так, — в таком случае, сам крепко решай. Любовь уважать надо, конечно... Только — больше рассудка, больше, больше... Это всегда полезно, не только в любви... Я в какой-то книге читал, что рассудок — завоевание человечества, другими словами, его воспитывать в себе надо... Вот тебе мой совет. Принимаешь его? — подошел он к Аркадию. Тот вздохнул и, не поднимая глаз, качнул головой:

— Попробую... Но что выйдет из этого — не знаю...

Аркадий поднялся.

— Ну, ну, будь мужчиной, — уже совсем по-отцовски, с добродушной улыбкой сказал Семен Платонович, видя пасмурное лицо Зыкина, и подал руку: — Дерись, огрызайся, наступай всем на пятки, но только — не кисни... Ты ж молод.

А после ухода Зыкина долго сидел в раздумье, размышляя о странностях судьбы, сводящей двух совершенно разных людей.

Знойный полдень...

Санька бродит по поселку, утомленный навалившейся жарой. Ему нужен компаньон для поездки за реку, чтобы там полазить по скалам, искупаться в реке, позагорать. Одиночество Санька не любит, он не представляет себе поездку, которую пришлось бы совершить одному. Это так скучно и неинтересно.

А солнце жжет неимоверно. Высокие тополя и приземистый черемушник замерли. Только снизу, от земли, листья едва-едва вздрагивают, это дышит горячая земля, дышит тяжело, истомленная жарой, над нею нет даже легкого ветерка. Санька знает, что такой ветерок повеет ближе к вечеру, а сейчас неплохо бы забраться в реку или уйти в тень леса. А лучше всего растянуться на траве возле реки, там, где лес подходит к самому берегу. От реки тянет свежестью, трава и листья деревьев источают удивительно приятный запах.

Санька медленно идет по улице к реке, лениво размышляя о том, кого бы из ребят забрать с собой. Валентин на работе, он сменил Саньку. Да и многие ребята тоже в шахте. А те, что выйдут на работу, в ночь, не показывают носа на улицу, забрались, наверное, сейчас в тень и отхрапывают. Нет, нет, не все, оказывается, спят: у ограды поселкового сада видна группа людей. Там же Санька увидел голубой автобус, таких автобусов в поселке нет. Это кто-то приехал.

Навстречу вприпрыжку бежит соседский Васька. Ему жара не страшна: на малыше только красные трусы.

— Корейцы приехали! — кричит Васька, стараясь удивить Саньку этой вестью, но Саньку не удивишь. Он небрежно смотрит на Ваську.

— Ну так и что же...

Но самого разбирает любопытство: зачем приехали? И действительно ли настоящие корейцы? Санька втайне завидует своим корейским сверстникам: сколько подвигов можно совершить им в их героической борьбе, а вот у него, Саньки, таких возможностей не имеется. Санька, когда читал «Молодую гвардию», долго размышлял о краснодонцах и очень жалел, что во время войны ему было всего каких-то восемь-десять лет. Он был, конечно, тоже сделал что-нибудь героическое.

Санька подходит к автобусу, внимательно присматривается к людям и, наконец, видит гостей, разговаривающих с Шалиным. Их трое. Они весело смеются, показывая белые зубы, с довольным видом оглядывая собравшихся людей. Шалин тоже улыбается, но ему жарко, он скинул свой пиджак и остался в белой с короткими рукавами, рубашке.

У входа в сад двое ребят уже устанавливают фанеру, на которой крупно написано:

«Сегодня в клубе встреча с нашими друзьями — корейскими писателями Ли Тван Я и У Кам Хо».

Откровенно говоря, Саньке очень хочется пожать писателям руки, и он старательно смотрит на Семена Платоновича в надежде, что тот увидит и позовет его к себе. Но Семен Платонович словно не замечает Саньку, хотя взгляды их на мгновенье встретились. В этот момент сердце Саньки дрогнуло: «Сейчас позовет!», но парторг снова завел разговор с приезжими. Саньку это невнимание даже немного обидело, но он тут же решил, что Шалину не до него.

Санька вздохнул и направился в глубь сада. В саду — и клуб, и огромная столовая, и стадион, и танцевальная площадка. Один конец сада выходит к реке, здесь устроена купальная вышка.

И стадион, и водная станция, и танцевальная площадка — все было создано по инициативе комитета комсомола силами молодых горняков.

Санька прошел через весь сад к купальной вышке. В воде плескались ребятишки. Он разделся, забрался на самую высокую дорожку вышки и прыгнул в воду, чем вызвал немалый восторг ребятишек. Затем снова взобрался на вышку, но ему вдруг стало скучно, и он пошел одеваться, не обращая внимания на восторженный визг ребят, кричащих ему:

— Дядя Саня, еще! Еще!

Придя домой, Санька взял книгу и пошел в палисадник под тень деревьев. Однако чтение быстро утомило его, и он, заложив руки за голову, стал смотреть в небо и мечтать, а о чем, он не помнит, так как очень скоро уснул.

Проснулся он от восклицания сестренки:

— А ты разве в клуб не идешь?

Санька быстро вскочил. Был уже вечер, солнце село за крыши домов.

— Подожди меня, я быстро оденусь, — попросила Зоя и юркнула в дверь. Санька, терпеливо прохаживаясь возле дома, ждал ее добрых десять минут.

В клубе было людно.

— Давно началось? — шепотом спросил Санька у кого-то, пробираясь поближе к сцене.

— Недавно. Проходи быстрей.

В этот момент начали аплодировать. Санька воспользовался этим и вскоре протиснулся почти к самой сцене.

— Сейчас я вам прочитаю свой рассказ «В горах», — с едва уловимым акцентом сказал кореец, один из тех, кого Санька видел днем у сада. Он читал хорошо — в зале с первых же секунд стало тихо.

...Тяжелый, душный зной навалился на землю... Раскаленные камни прибрежных скал больно жгут ладони, полуденный воздух звенит от зноя и пышет в лицо. Едкий пот, смешиваясь с кровью, струится по жаркому телу, преет и мокнет засохшая было утром кровавая алая корка на изодранной, грязной рубашке...

...Рот судорожно ловит едва ощутимые слабые струйки влажного морского ветра, и Ай Сену ясно, что силы его на исходе. И все же он, сантиметр за сантиметром, лезет вверх, в скалы, чтобы до вечера добраться до пещеры в горах и передать то, что и полуживой он хранит, завернув в верхнюю рубашку и привязав на спину...

Санька со все возрастающим вниманием слушал рассказ о партизанском связном Ай Сене, и пареньку с каждой минутой все больше казалось, что этот, стоящий на сцене и читающий рассказ невысокий кореец и есть тот самый партизанский связной Ай Сен, неторопливо повествующий о своей героической жизни.