Олесь Гончар - Твоя заря

Однажды, когда Художник почему-то не принес свои линолеумы в назначенный день, нас с Кириком послали разыскать его и выяснить, в чем дело. Мы долго блуждали по разбросанному на холмах Козельску, пока на самой окраине не набрели на след нашего маэстро. Снимал он для себя у одной вдовы небольшую комнатенку, и каждый угол этого обиталища как бы свидетельствовал, что для жильца материальная сторона жизни мало что значит, уют и удобства, да и сама жизнь для него, пожалуй, трын-трава: на столе валяются какие-то банки, тюбики с краской, засохшей на них, железная койка не убрана, запыленные подрамники в дальнем углу свалены кучей, а под потолком, повешенные на крючках, зияют пустотой несколько деревянных клеток, предназначенных, видно, для невчих птиц.

А стол... Все на нем вперемешку: картон, кисти, овальная доска с засохшими красками и рядом блюдце с огрызком соленого огурца...

Нашему появлению Художник обрадовался, прозрачные его глаза даже слезами благодарности налились, поначалу мы и не догадались о причине такой чрезмерной оастроганности, и лишь тот огрызок огурца да графинчик в полуоткрытом настенном шкафчике нам кое-что объяснили... С подчеркнутым гостеприимством старик пригласил располагаться, предложил нам без церемоний садиться на его железную спартанскую кровать, с едва ли не до пола продавленной пружинной сеткой. О линолеумах он и говорить не стал, вместо этого похвалился, что получил, наконец, заказ, которым не пренебрег бы и сам Микеланджело:

будет делать росписи потолка и надалтарной стены в бывшем монастыре, который недавно преобразован в районный клуб. С этим заказом Художник, видимо, связывал большие надежды: вот там будет ему простор, наконец-то он покажет себя, напишет наших тружениц, пожилых и молодых матерей,- что может быть выше этого? Изобразит достойных поклонения женщин, все лето обрабатывающих совхозные плантации сахарной свеклы, и весь фон, всю перспективу, возьмет отсюда же, из отведенных под свеклу бескрайних полей, уходящих во все стороны от Козельска.

Забегая вперед, скажем, что Художник и впрямь с воодушевлением, рьяно взялся за дело, по его заказу были сооружены в помещении райклуба огромные подмостки, и на большой высоте он трудился изо дня в день, перерыва на обед у него не было, не слезая с подмостков, там и перекусывал всухомятку - куском пайкового хлеба с луковицей... Запьет его кружкой воды и снова за работу. Поскольку это было от нас недалеко, мы с Кириком, улучив свободную минутку, забегали в райклуб посмотреть, что же там у нашего мастера получается... Станем в сумраке притвора и глазеем: как будто сквозь туман пробивается к нам с высоты картина, вернее, первый набросок ее, узнаем знакомые поля, слегка освещенные утренней зарей, потянулись куда-то в дальнюю даль зеленые ряды свекловичных плантаций, а на переднем плане... Здесь с каждым днем все более четко проступают от земли мощные женские икры, хотя самих женщин, работающих на прополке, пока что нс видно, еще их фигуры и лица таятся в тумане. К сожалению, начатая роспись так и осталась незавершенной, эскизные женщины с фламандскими икрами так и остались больше в замысле Художника, в реальности же они туманно расплылись среди плантаций недорисованными полуженщинами, в контурах фигур только угадывались склоненные за работой прекрасные, налитые здоровьем фигуры.

Завершить огромную свою роспись Художнику так почемуто и не удалось: то ли натуру нелегко было найти в трудный тот год, то ли какие иные причины, нам неизвестные, явились помехой. Вряд ли способствовали делу и столь щедро выдаваемые Художнику авансы в виде добавочных карточек на продукты и окороки с Биофабрики, работавшей на экспорт,- все это, как нетрудно догадаться, незамедлительно шло на поживу зеленому змию.

Художника мы застали дома как раз после очередного аванса, в пору его материального расцвета, нам он высыпал на кровать кучу пряников: "хлопцы, угощайтесь!", сам же к ним и не притронулся, рука, так виртуозно владевшая кистью, теперь с чуть заметным дрожанием потянулась к графинчику с мутноватой жидкостью,- старик что-то там хлебнул, стыдливо отворачиваясь от нас.

Приметив, что любопытство наше обращено на одну из птичьих клеток, самую большую, подвешенную в углу, Художник объяснил, что недавно в ней обитал его верный товарищ - степной перепел, подобранный в поле еще малышом-подранком. Здесь, в этой клетке, он и вырос, окреп и, словно в полях, подавал голос на зорьке, увеселяя душу.

Все соседи уже знали того перепела, привыкли, что он их будит по утрам, пусть хоть что там на дворе, вьюга ли, слякоть, а он бодро отзывается на рассвете, будто горнист, подымает Художника: вставай!.. И вот теперь нет его: пока Художник был занят росписью клуба, кто-то забрался в дом и учинил расправу,- что и скажешь, весна-то голодная...

- Можете представить мое горе, хлопцы,- жаловался старик.- Вот уж когда пришло одиночество...

Ясно было, что не до линолеумных карикатур человеку в таком состоянии. Кроме того, донимал Художника и какой-то физический недуг, дышал он хрипло, утрудненно.

Хотелось чем-то ему помочь, но чем? Чтобы дать ему покой, мы собрались уходить, но Художник сам нас задержал:

- Побудьте еще.

Вот тогда мы и осмелились спросить, где же та картинка с нашей терновщанской Надькой и нельзя ли хоть краешком глаза на нее глянуть? Так хотелось увидеть, убедиться, наделена ли она в самом деле теми чарами, которые ей приписывали, той колдовской способностью пусть на миг, пусть даже призрачно улыбнуться тебе с полотна уголками губ или же, наоборот, неким живым дуновением грусть на тебя навеять.

- Понимаем, что это секрет,- смущались мы,- но ничего же с ней не случится... Покажите.

Он хитровато улыбнулся, весело подмигнул нам хмельным своим глазом.

- Подождите... Сначала достаньте мне под кроватью вот тот фолиант...

Положив перед собой на табуретку запыленный тяжеленный альбом, он не спеша развернул его и стал нам показывать, какие картины бывают на свете. У нас глаза разбегались, нас ослепляло красотой обнаженных тел, а Художник тем временем объяснял двум юным невеждам тайны форм, светотени, ему хотелось одним махом ввести их в дебри мифологических сюжетов, он сыпал именами, о которых юнцы эти прежде и не слышали.

- Кому в далеком будущем все это перейдет? - спрашивал он будто сам себя.- Для кого редчайшие эти шедевры?

Я хотел бы представить себе далеких потомков... Будут ли достаточно пытливы их души? Что скажет им любая из дошедших до них мадонн? Мадонны ведь создавались, чтобы излучать радость на всех живущих, и сами они тоже должны бы видеть вокруг себя торжество жизни и радости,- верно ведь, хлопцы?

Будто кого-то вспомнив, Художник пожаловался нам, что много еще людей живет упрощенной, бездуховной, фактически примитивной жизнью. Разжигают в себе вражду и ненависть даже тогда, когда без этого мо1ли бы обойтись. А природа ведь позаботилась о нас: дала все, чтобы человеку легче было избежать страданий... Приблизиться к счастью...