Олесь Гончар - Твоя заря

Если есть в подлунном мире девушки, сотканные из лунного сияния, то пе там ли они обитают, у берегов Ганга, но там ли ходят по ночам за город купаться и долго стоят на пологом речном берегу, и впрямь напоминая золотые кувшины, стоят, сложив руки на высокой груди, и ждут, ждут... Исполненные затаенной пылкости и страсти, вбирают в себя мудрый покой природы, грудь их ласкает теплынь напоенной жизненной силой ночи, среди которой одни лишь они, те индийские мадонны, способны оценить целительность любви. И пусть после долгого ожидания пылают они в любовном огне лишь один миг, но этот кратчайший миг для них равен вечности!

Возбужденная его речь оборвалась неожиданно, когда ему показалось, что Заболотный догоняет какую-то из идущих впереди машин, приближаясь к ней на опасное расстояние.

- Вы тоже? - произнес наш попутчик с тревогой.

Убавьте скорость... Убавьте, убавьте... Зе уоив рпе [Я вас прошу (фр.).],- добавил он почему-то по-французски.

- Вам страшно?

- Я беспокоюсь и о вас тоже...

- Вы пас совсем не знаете.

- А вы себя знаете? Вы постигли себя? А вдруг вы совсем не те, кем себя представляете? Да, да, вдруг вы иные?

На какое-то время в машине воцарилась тишина. Странность услышанного, кажется, и на Заболотного произвела впечатление. И хотя он, уважив просьбу чудаковатого незнакомца, все же чуть сбавил скорость, но сделал это плавно, тут же пояснив:

- При плохой видимости резко сбавлять скорость опасно, об этом знает каждый на трассе. Если притормозишь внезапно, сразу же налетят, собьют следом идущие... У дороги свои законы, и мы им подвластны.

Юноша нервно вздрогнул, его словно осенила в этот миг какая-то важная для него мысль.

- Так не в этом ли разгадка повсеместных глобальных ускорений? Опасности постоянно рядом с нами - летят, догоняют... Тьма-тьмущая их наседает!.. И хочешь не хочешь, а мчись, гони, чтобы не налетели, не раздавили, как мою несчастную Кэт! - последние слова всхлипом боли вырвались из его груди.

Он откинулся всем телом на спинку сиденья, кажется, внезапная усталость и эта боль вмиг истощили его. Разбереженное горе, видимо, снова вернуло к прежнему его мысли,.

в голосе появилась гневная сила.

- Однако должен быть где-то предел этим нарастающим скоростям, этой гонке гонок? Речь идет, разумеется, не о том, чтобы искусственно сдерживать самих себя, возвратиться в эпоху дилижансов - я не верю, что кто-то будет в состоянии создать "неподвижное общество",- но перевести дух, оглядеться вокруг, проверить свои контакты со средой и не пора ли наконец дать гуманное направление возможностям человеческого гения?

Чувствуется, что нервы нашего попутчика вконец расшатаны, что ему и вправду нестерпимо видеть, как люди, точно обезумев, мчат и мчат куда-то сквозь ливни и туманы, охваченные яростью гонки, несутся на бешеных скоростях, одержимые, кажется, одной лишь жаждой - мчать, лететь,.

перегонять других, пусть даже в непроглядном тумане, в кромешной, губительной тьме! И это те, кто считает тебя венцом творения! Гонка все больше нарастает, хайвеи задыхаются, и куда от всего этого податься, куда? Как и его Кэт, он тоже убежден, что разве лишь на берегах Ганга или в Гималаях, среди людей первобытно добрых, простых, непритязательных, еще можно постигнуть смысл и привлекательность жизни. Чувствуется, что какая-то неутолимая внутренняя жажда то и дело заносит его фантазию куда-то далеко, в край вечного приволья, где все иначе, где райские дуновения лелеют каждый цветок, где исчезает тоска и страх перед судьбой, перед непостижимостью мироздания^.

Где-то там можно спастись от нелепости и жестокостей слепой этой гонки, ведь еще не все потеряно, еще можно найти какие-то истины, близкие к истинам вечной гармонии, и он их будет искать на первых тропках человечества, под звездами мудрых брахманов!

Заболотный тем временем продолжает таранить ливень.

Сжав губы, не сводя взгляда с трассы, он как-то даже весело таранит эту нескончаемую дождевую круговерть. Из-под колес передних машин еще тяжелее бьют буруны, на лобовом стекле у нас потоком льется разбитая щетками вода, тяжесть ее чувствуется на кузове, на колесах. Заболотный весь подтянулся, ему, видно, нравится держать в руках силу, таранящую, пробивающую ливень. Трасса плещется, шипит, гудит. На параллельном полотне тоже несутся потоки машин, вылетая нам навстречу, быстро разбухая на лету клубками желто-белых огней в туманных космах, с шумом и силой пролетают мимо нас, взвихривают воду.

Время от времени ливень стихает, дорога тогда обретает даль, вся она багрово течет в гроздьях мокро поблескивающих рубинов. Их множество впереди, сигнальных светил, непрерывно от нас удаляющихся. Они где-то там сливаются в едва рдеющие галактики, подвластные лишь движению точек-туманностей.

- А мне жалко таких, как этот,- говорит Лида чуть застенчиво, предполагая, что случайный пассажир не поймет нашего языка. И действительно, вид у него совершенно отсутствующий, словно он пребывает в каком-то трансе.

Мы догадываемся, что его просто укачало, клонит ко сну.

- Несчастные дети всепланетного похолодания,- говорит Заболотный, мельком бросив взгляд на парня, уже дремотно понурившегося.- Советов много, прогнозов еще больше, а тем временем молодые люди в расцвете сил губят себя, валяются по всем паркам, глядя на мир, как в пустоту, с туманом равнодушия в глазах... Разные есть среди них.

На минувшей неделе встретили с Соней в музее одного такого типа. Перед полотном Джорджоне стоит, жвачку жует. Неопрятный, патлатый, вроде махновца, на голой груди модные дешевые висюльки работы индийских ремесленников, а вот во взгляде что-то чистое, самоуглубленное... Я даже позволил себе спросить: почему он тут? Что привело его к этим давним полотнам? И знаете, что он ответил? Я, говорит, из тех, вероятно, для вас и смешных, кто верит в спасительную миссию искусства. Да, верю. Ибо, если что и способно в наше время всколыхнуть, укрепить и даже озарить души, то это, он считает, свет искусства.

А для людей сейчас самое необходимое - встряска совести, чтобы пришло просветление...

- Уже ночь? - проснувшись, нервно спросил наш пассажир, он все-таки успел вздремнуть.- Так рано ночь?

Забблотный успокоил его, что это сумерки от туч, до ночи далеко...

- Я только что видел Кэт,- сказал 1тар епь с облегчением,- Мы с ней очутились среди атлантов...- Хинпи изучающе посмотрел на Заболотного: Что планету когда-то населяли атлантьт, вы верите в это? По-моему, вы из тех, кто должен верить в атлантов...

- По крайней море, в атлантов духа,- улыбнулся Заболотный.

- Атланты были, даже если Атлантиды и не было,- уверенно сказал наш попутчик.- Последнее из их племен, атлантов-гуанчей, конкистадоры уничтожили на Канарских островах уже на заре новой истории... Могучих, красивых, доверчивых людей, которые, подобно птицам, разговаривали только на языке свиста, безжалостно истребила шайка пигмеев-завоевателей, имевших единственное преимущество - огнестрельное оружие в руках... И это явилось началом глобального падения. С тех пор наша планета уменьшилась. И продолжает уменьшаться! Она - как шагреневая кожа: с каждым новым, грубо удовлетворенным желанием мы сами укорачиваем се, сами уничто;- жаем наследие атлантов, этот, во времена Адама всем нам подаренный рай. Светлые реки отравляем, небо сделали свалкой нечистот... Шестнадцатое столетие, вершина Ренессанса, когда весь мир был озарен гениальными полотнами, разве это было так давно? И вот прошло несколько веков, и мадона уже не рисуют, их больше воруют, продают. Психопаты набрасываются на них с ножами... Так удивительно ли, что мы с Кэт чувствуем ко всему этому непреодолимое отвращение, что нас только и тешит мечта отыскать следы золотого века человечества, ступить ногой в те заповедные края, где реки еще чисты, где все изнемогают от любви, где миг приравнивается к вечности и в страсти поцелуя открывают суть божества! Кэт, я считаю, духом даже сильнее меня, ока совсем не знает депрессий и убеждена в цикличности бытия, в неизбежности "ночей брахмановых", после которых мир вновь наполнится утренней силой цветения и забудется ужас потопов, безумство саморазрушений. После грязи и смрада истребления, после всех этих дьявольских взрывов, бедствий, глобальных помрачений вновь зажужжат над миром пчелы, опьяненные нектаром райского цветка, и добрые гении будут жить в каждом деревце, растворясь в ласковом дуновении ветра, в ароматах налитой здоровьем, усеянной цветами земли!..