Анатолий Калинин - Цыган

Врачу только и осталось руками развести. Генерал Стрепетов беззвучно смеялся.

Оказывается, можно все до единого слова слышать, все-все, и быть не в состоянии ответить ни на одно слово, даже если это склоняются и говорят над тобой те, ближе которых у тебя уже никого не будет в жизни.

— А кто тут за ним, кроме фельдшера, будет досматривать?

Будулай мог бы поклясться, что он узнает и этот голос, хотя прежде и слышал его всего один-единствённый раз. Это в тот день под Ага-Батыром, в терских бурунах, когда перед наступлением к его наковальне выстроилась целая очередь казаков с лошадьми. В этот час как раз и проезжал мимо него верхом на своем рыжем англовенгерце комкор Селиванов с другими генералами и полковниками. Тот же самый голос, что и теперь, но не приглушенно-хрипловатый, а тугой и звонкий, хвалился Селиванову:

— А как же, Алексей Гордеевич, тут со всего тихого Дона и есть. И верхних, и среднего течения станиц, и низовские казаки. Как, Никифор Иванович, ваших зотовских дразнили?

— Неженатые наперед. Одна бабка прибежала к нашему атаману без памяти: «Из жита голова змея торчит». Атаман со всем станичным войском окружил этого змея и командует: «Неженатые, наперед!» А когда подползли по-пластунски ближе, видят — верблюд.

И полковник Привалов первый гулко захохотал.

— Он, Алексей Гордеевич, про все станицы наизусть знает. — Будулай на всю жизнь запомнил, как комдив одиннадцатой Горшков, склоняясь с седла, обратился к нему: — Ты какой станицы, кузнец?

Как запомнил Будулай и тот взрыв смеха, от которого взметнулся песок.

— Я, товарищ генерал, цыган.

Теперь же Будулай должен был только слушать, ни слова не говоря, как начальник конезавода генерал Стрепетов отвечал на вопрос Горшкова:

— Не беспокойтесь, Сергей Ильич, здесь у него полно и цыганской и русской родни. Будет кому досмотреть.

Сразу два женских голоса подтвердили:

— Я с утра буду дежурить.

— А я после обеда.

Генерал Стрепетов, оглядываясь, нашел глазами Макарьевну.

— А, и ты здесь. Я еще поговорю с тобой, как водителей в своей корчме спаивать.

Макарьевна поджала губы оборочкой.

— Я за стакан своего неподмесного на двадцать копеек меньше беру, чем в кафе за плодововыгодное.

Еще потоптались они у постели Будулая. Генерал Стрепетов сказал на прощанье:

— Смотри, Солдатов, ты теперь за него не только как за своего родича, но и как за лучшего табунщика будешь отвечать. А если что потребуется, скажем те же продукты из нашей кладовой, — прямо ко мне.

После этого стали удаляться от постели Будулая шаги. Еще лишь явственно донеслось до него:

— Я бы этих подлецов сам перестрелял.

Хлопнула дверь. Все голоса сразу смолкли. Как голоса самой молодости его.

Уже на улице генерал Стрепетов набросился на Михаила Солдатова:

— А самосвал у тебя почему по ночам перед домом стоит? Это что, твой персональный транспорт? В левые рейсы гоняешь?

При этих словах генерала Стрепетова все события минувшей ночи вдруг с мгновенной яркостью ожили и пронеслись перед взором Михаила. Комок жесточайшей обиды подступил ему к горлу, и он так ничего и не смог сказать, хотя у него было что ответить генералу Стрепетову.

Но в утреннем чистом воздухе уже раздался отчетливый ответ Шелоро:

— Вы бы лучше поинтересовались, Михаил Федорович, на каком персональном транспорте он этой ночью свою Настю рожать отвез.

Однако генерал Стрепетов не захотел пощадить Михаила Солдатова:

— Тем хуже! Как будто для этого, кроме самосвалов, у нас нет никаких других машин. Если той же «скорой помощи» не нашел на месте, должен был прямо идти в гараж и брать мою «Волгу». Ты что же, первый день на конезаводе и не знаешь наших порядков?

И генерал Стрепетов из-под своего крутого лба взглянул на Михаила колючим, осуждающим взглядом. Михаил поспешил отвернуться.

— Какая там ворожба, — обеими руками отмахивалась теперь Шелоро от цыганок, когда они на раннем рассвете, по обыкновению, заходили за ней домой по дороге на автобусную остановку. — Я же теперь по трехсменному графику живу. Откуда он только свалился прямо под колеса нашей брички?! Вот сейчас, как только провожу своих школьников, а младшеньких доставлю в садик, так сразу же и надо к нему на дежурство бечь. И до самых двух часов, пока Макарьевна будет за воротами клиентов вербовать, пои этого идейного цыгана куриным супом или теплым молоком с ложечки, потому что ничего другого он не может есть. Но все равно надо ему зубы ножом разжимать. И еще за смену до пяти разов с боку на бок перевернуть, а в нем не меньше центнера. А после обратно детишек из школы встрень, из садика забери, накорми и обстирай. Я раньше двенадцати никогда не ложусь, весь день как в тумане хожу. И Егор у меня уже как беспризорный стал, сунешь ему какой-нибудь пирожок — и ладно. Он уже меня и к нему начинает ревновать, еще неизвестно, говорит, что ты там с ним делаешь по целым дням. — У Шелоро блестели глаза. — А что я с ним могу делать, когда он как бревно? — Доставая из-за выреза кофты обтерханную колоду карт, Шелоро вздыхала: — Нет, и в воскресенье я поехать не смогу. У нас этот трехсменный график без выходных: мы с Макарьевной по полдня дежурим, а Михаил по ночам. Ему тоже дыхнуть некогда, женился, на свою голову, на цыганке. — Шелоро ласкала в руке колоду карт. — Скоро я совсем ворожить разучусь. — Она решительно прятала колоду за вырез кофты, напутствуя подруг: — Побольше вам наворожить, детишкам гостинцев привезти, но чужого лучше не берите, с милицией не связывайтесь. На нашем конезаводе, слава богу, можно и без этого обойтись. Пора уже от воровства отвыкать.

В ответ подруги Шелоро невинно интересовались у нее:

— А чьи это лошади у вас из сарая выглядают? У вас же, кажется, не гнедые были.

— Приблудные, — не сморгнув, отвечала Шелоро. — Они пристали к нам еще под совхозом Придонским Утром проснулись, а они с нашей брички сено щиплют. Егор и запряг их вместо наших. А если в Придонском кинутся табун пересчитывать, все равно сойдется. У нас тоже добрые одры были. — До конца выдержав взгляды своих подруг, Шелоро переключила их внимание на другое: — Вечером с остановки не забудьте опять ко мне зайти. Я с этим несчастным Будулаем скоро совсем ничего не буду знать. Как там американцы, еще не нападают на нас? Я теперь как в темном колодце живу, не забывайте меня, — заискивающе просила Шелоро подруг.

Те дружно заверяли ее:

— Зайдем.

— Можешь не беспокоиться, Шелоро.

— И твоим детишкам гостинцев привезем.

Но уже на пороге какая-нибудь из них, самая острая, не забывала обернуться:

— Ты только поскорей выхаживай этого кузнеца, да смотри, чтобы Егор тебя с ним не застал.