Юрий Авдеенко - Дикий хмель

— Это мой муж, — сказала я Грише.

— Поздравляю, — ответил он. И стал боком, пропустив меня к дверям моей комнаты.

Буров, очки которого запотели, не видел совершенно ничего. Сосед Гриша протянул ему руку. Но Буров не видел протянутой руки. И стоял как столб на перекрестке. Гриша не обиделся. Он сам нашел руку Бурова. И хорошо пожал ее.

— У меня есть больше чем полбутылки, — сказал Гриша. — Надо выпить.

— У нас есть бутылка. Выпить надо обязательно, — согласился Буров.

Я наконец сладила с замком, открыла дверь в свою комнату.

Сосед Гриша ушел на кухню и что-то объяснял жене по-татарски.

Буров споткнулся о порог. Успел подхватить очки. Близоруко сощурил глаза. Не думаю, чтобы в тот момент он оглядывал комнату, хотя и был здесь впервые.

— Она стирает всегда, — сказала я, кивнув в сторону кухни.

— Очень хорошо. Чистоплотная женщина, — Буров протирал очки.

— От стирки много влаги. Наша квартира похожа на болото.

— Я бы этого не сказал, — Буров надел очки. Осматривал комнату медленно, не скрывая этого. — У тебя хорошо. Очень хорошо. А стирка... Если бы ее величество природа наделила людей такой прекрасной шкурой, как у леопарда, тогда бы не было никакой стирки. Тогда бы мы только облизывали лапы...

— Леопарды лижут лапы, как кошки?

— Лижут, — почему-то невесело вздохнул Буров. — Все лижут...

В дверь постучали.

— Входи, Гриша, — сказала я.

Гриша нес бутылку впереди себя, словно букет с цветами.

— Темп, темп, темп — пароль нашего времени. — Буров расстегнул портфель, стал доставать из него выпивку и закуску.

— Иди вымой руки, — сказала я. — Вот полотенце.

— Это идея!

— Сними очки, там пару не поубавилось.

— Умеешь, умеешь, — весело сказал Буров.

— Что?

— Отдавать распоряжения... Гриша, твоя жена тоже отдает распоряжения?

— Детям! Только детям!

— Гриша, ты настоящий мужчина. Мы с тобой выпьем, Гриша.

— Много раз, — заверил сосед.

Буров ободряюще кивнул мне. Поняла, он тоже волнуется.

...В общем, было большим счастьем, что среди нас оказался сосед Гриша.

Буров боялся cerimonia. Гриша не имел о ней никакого понятия. Он сказал, что не любит коньяк, потому что его нельзя пить стаканами. Буров заметил, что это гениально. И выпил с Гришей водки из граненого стакана. Только не полный, а половину.

Я предложила позвать к столу Санию. Но Гриша категорически заявил: ходить в гости — дело не женское. У Сании дети. Пусть она укладывает их спать.

Я возражала. Дав тем самым Бурову повод для пространного рассуждения:

— Мы должны уважать традиции предков. И традиции нации. Это элементарно? Да. Элементарно. Сейчас это признают все. Все с этим согласны. В переводе с латинского слово «традиция» означает: передача обычая, порядка, наконец, самой жизни — от одного поколения к другому. Никакой обычай, никакой порядок не может сложиться враз, допустим директивно. Ему всегда предшествовало что-то, ставшее теперь тайной веков. Мы можем пытаться разгадать эту тайну, но в лучшем случае разгадка будет более или менее правдоподобным домыслом. Ясно же одно — традиции установили наши предки, давшие нам жизнь. Если бы они установили другие традиции, лучшие или худшие, нас бы с вами не было на свете. А были бы другие люди, поскольку иные традиции вызывали бы иные обстоятельства. И чья-то из наших прапрапрабабушек не встретилась бы с прапрапрадедушкой. И ветвь рода пошла бы иначе...

— Так выпьем за наших прапрапрабабушек и прапра... этих дедушек, — со слезой в голосе предложил сосед Гриша.

...Потом мы с Буровым мыли посуду. Сания уже спала. И выварка не булькала на плите, только пахло, как в бане. Я полоскала тарелки в чашке с кипятком. А Буров — холодной водой под краном.

— Рассказать заграничный анекдот?

— Да, — сказала я. — Люблю анекдоты.

— Один врач-гинеколог, работавший в родильном доме, ушел в отпуск. Вернулся через месяц. Делает обход палаты. Вдруг в изумлении останавливается: на одной из коек лежит мужчина.

«Боже мой, как вы сюда попали?»

«Сэр, все началось с мытья посуды».

— Люська, ты умеешь хранить тайну? — спросила я.

Она вытаращила на меня глазищи. Обиделась. Моя наивность показалась ей бестактной.

Я никак не могу привыкнуть к ее новой прическе — короткой стрижке под мальчика. Смотрю и не узнаю. Раньше у Люськи были волосы длинные, чуть ли не до пояса. Густые. Зависть всей фабрики. Она носила их в пучке, пронизанном заколками. Где-то в середине рабочего дня любила вдруг вынуть заколки, тряхнуть головой, волосы рассыпались тогда по ее плечам, спине. И смотреть на это можно было только со вздохом. Люська же понимала, какая редкость такие волосы. Говорила почти с открытым хвастовством:

— Пусть отдыхают.

Вчера она подменяла кого-то на «фортуне», спускала детали кроя. А рядом, за ее спиной, моторчик работал. Хорошо, что маломощный. Вертел ленту медленно. Люська, как обычно, вынула шпильки, тряхнула головой, радостно, гордо. Вдруг чувствует, кто-то схватил ее за волосы, тянет книзу.

— Девчонки, пустите, — не поворачиваясь, кокетливо сказала она.

Не пускают. Наоборот, настойчиво, теперь уже до боли тянут ниже и ниже.

Люська раздражительно:

— Пустите, говорю.

Обернулась. И увидела с ужасом, что волосы под диском исчезают, мотор и их, как нитки, наматывает. Закричала Люська не своим голосом:

— Ай-я-яй!!!

Прасковья Яковлевна, которая оказалась ближе всех к Закурдаевой, не растерялась. Надавила красную кнопку. Мотор заглох. Но Люська визжит с перепугу, не умолкает.

Прибежала мастер наш — тетя Даша. Лицо белое — мел мелом. Схватила ножницы, благо они почти возле каждой машины есть, и высвободила Люську, отрезав волосы уже выше плеч.

Люська ревела: жаль волосы, а может, просто от страха. Ее успокаивали, поили водой. Она всегда подкрашивала ресницы и веки очень сильно, потому лицо ее стало черно-фиолетовым от краски. И это само по себе действовало на всех удручающе.

Тетя Даша повторяла и повторяла:

— Сколько раз говорила, сколько раз говорила: работайте с покрытым верхом, работайте с покрытым верхом...

Но ее никто не слушал, все сочувствовали Люське.

Пришли механики, сказали, волосы не обязательно было отрезать, следовало заставить мотор вертеться в обратную сторону.

Но теперь это было все равно что махать кулаками после драки.

Иван Сидорович брызгал слюной, кричал на механиков — молодых, сопливых ребят:

— Под суд отдам, неслухи! Третьего дня предупреждал: накройте мотор чехлом!

«Неслухи» в буквальном смысле не слушали Доронина, возились с мотором, присев на корточки.

Люська расстроилась, не смогла дальше работать, тетя Даша отпустила ее домой.

И вот я смотрю на Закурдаеву, и мне кажется, что прическа «под мальчика» ей больше к лицу. Она молодит ее. Для женщины это всегда важно.