Владимир Попов - Разорванный круг

Однако бед никаких не случилось. Шили они хорошо, Таисия Устиновна была довольна своей судьбой. Даже считала себя счастливой. Одно только омрачало ее жизнь — чрезмерная занятость мужа. Прожили они много лет, но если подсчитать, сколько они за это время виделись, то, право, раз в десять меньше, чем муж и жена в обычной трудовой семье. И часто бывало так, что уходил он, когда она еще не проснулась, а возвращался, когда уже спала.

Нет беспокойных должностей, есть беспокойные люди. На каком бы посту ни работал такой человек, всегда он умудрится быть занятым с утра до ночи. Так устроен и Брянцев. Еще будучи начальником смены со строго регламентированным рабочим днем, он проводил на заводе почти полсуток — приходил на час раньше, чтобы вникнуть во все тонкости обстановки, проверить положение дел на подготовительных участках, а после смены еще задерживался часа на два. Став начальником цеха, он находился на заводе и днем и ночью, пока не расставил на участках людей, которым можно было доверять, как себе. Больше всего сил и энергии приходится затрачивать, когда осваивается новое дело. Брянцеву в этом отношении «везло». Едва успевал поставить твердо на ноги работу одного участка, как его посылали на другой.

Последнее время Брянцев, правда, научился выкраивать свободное время. Обедал дома, вечером не задерживался и взахлеб читал, наверстывая упущенное. Но после того как в квартире поселились Заварыкины, снова стал приходить поздно — ждал, когда соседи угомонятся.

Теперь в распоряжении Брянцевых осталась небольшая комната. Диван с кроватью да письменный стол между ними. Как в гостинице. И покоя не было. Странное дело: в самолете, под шум мотора, он засыпал мгновенно и в поезде спал хорошо, а детский плач по ночам тревожил его и не давал сомкнуть глаз. Он узнал, что такое хроническое недосыпание и как трудно работать на предельном напряжении сил. Таисия Устиновна понимала, что такая обстановка угнетает мужа, и принимала все меры, чтобы к его приходу в квартире воцарялась тишина.

Но сегодня так не получилось. Брянцев подошел к двери и услышал голос Заварыкиной. Она проклинала тот день и час, когда переехала к этой «кулачке», которая не дает ни охнуть, ни вздохнуть, считает каждую царапину на мебели, пропади она пропадом, каждую сорину на кухне. «Значит, Карыгин не преувеличил, — подумал Брянцев. — Не ладят, грызутся».

У него возникло желание повернуться и уйти. Но куда? Было около двенадцати ночи. Не спать же в кабинете на диване. Он решительно сунул ключ в замочную скважину и хлопнул дверью, надеясь, что Заварыкина стихнет. Но не тут-то было. Весь свой гнев она обрушила на Брянцева.

— Угомоните вы ее, Алексеич! — кричала она, не обращая внимания на то, что проснулся и расплакался ребенок. — Замучила прямо. Полы ей чуть ли не языком вылизывай, плинтуса протирать требует. Да мне в том курятнике трижды лучше жилось, потому что я там хозяйкой была!

— Успокойтесь, — мрачно сказал Брянцев и прошел в свою комнату. Таисии Устиновны в ней не оказалось.

Алексей Алексеевич ткнулся в кухню, но и здесь жены не было. Открыл дверь в ванную — и ахнул. Вся ванная заполнена пухом. Пух был везде: на полу, в умывальнике, в ванне, на халате жены, в волосах.

— Что это за пейзаж? — спросил он.

Таисия Устиновна смутилась и принялась сбивчиво объяснять. У нее была давнишняя мечта сделать себе пуховую перину, точно такую, как у матери. Но пуха не достать, она накупила подушек и делает из перьев пух. Раньше она этим заниматься не решалась, не хотела загрязнять квартиру, а теперь ей все равно.

— Значит, трест пух-перо, — внутренне смеясь, резюмировал Брянцев.

Таисия Устиновна увидела себя со стороны, глазами мужа, и ей самой стало смешно.

— Трест не трест, а кустарь-одиночка, — отшутилась она и пошла разогревать ужин.

Брянцев сидел один в своем «номере», как он называл комнату, в которой они теперь жили, и думал о том, как хорошо было бы очутиться сейчас в другой комнате, ощутить теплоту Еленкиного плеча, испытать то ни с чем не сравнимое состояние душевной приподнятости и покоя, которое неизменно возникало у него от одного только ее присутствия…

Повертелся в промежутке между кроватью и диваном, закурил, подошел к окну, стал вглядываться в темноту улицы, подчеркнутую редкими точками фонарей, и стон, протяжный, надрывный, непроизвольно вырвался у него.

Дверь открылась, с полотенцем в руке вошла Таисия Устиновна.

— Ты меня звал? — спросила она.

Уже позже, в постели, просмотрев газеты, Брянцев сказал жене:

— Ты все-таки оставь ее в покое. Человека не переделаешь.

— Тебе легко. Утром ушел — ночью пришел, — зашипела Таисия Устиновна. — Живешь, как квартирант. А я целый день с нею с глазу на глаз.

— Могу дать совет: иди работать.

— Медсестрой?

— Сможешь врачом — иди врачом.

Таисия Устиновна сердито засопела. Сколько раз убеждал ее муж учиться, когда учился сам. Не лишь бы учиться, а тому, к чему душа лежит. Но у нее ни к чему душа не лежала. Даже к медицине, хотя после техникума и фронта дорога в медицинский институт была ей открыта. Очень убедителен был пример матери. Ничему не училась эта женщина и счастливо жила с отцом. Так почему ей должна быть уготована другая участь? Она считала замужество пожизненной рентой.

— Право же, так обалдеть можно, — развивал наступление Брянцев. — Я доставляю забот очень мало, квартиры у тебя теперь нет, чистоту наводить негде. Надо же себя куда-то деть.

— Дикое говоришь. Молодая была — не работала, а сейчас… Людям на смех… Жена директора завода пошла медсестрой.

— Ах, вот оно что… Странные взгляды у тебя, Тася. Ты себя уважаешь?

— А почему бы и нет?

Таисии Устиновне многое хотелось сейчас сказать. И то, что она хорошая, заботливая жена («Разве я для себя живу? Для него живу»), и то, что ради него отказалась взять на воспитание ребенка («Сейчас уже невеста в доме была бы»), и то, что ее уважают люди.

Но она сочла самым благоразумным отмолчаться. Повернулась к мужу спиной и спросила через плечо:

— Ты мне лучше объясни, почему тебя не любит городское начальство?

— А ты откуда знаешь? — спросил Брянцев, поняв этот вопрос как желание сказать в отместку что-нибудь неприятное.

Таисия Устиновна не призналась, что была в исполкоме — выбивала для пенсионерки путевку в санаторий — и краем уха слышала там неодобрительный разговор о муже.

— От жен, — сказала она. — Жены все знают. Слава о тебе нехорошая пошла. Будто ты все по-своему вертишь и никого признавать не хочешь.

— А считаются?

Ей не хотелось золотить пилюлю, но и отрицать правду она не могла.

— Считаются.

— Вот это главное. А любовь мне в другом месте нужна. На заводе.