Владимир Попов - Разорванный круг

После выхода в свет романа «Разорванный круг» один из журналистов заметил автору, что металлурги будут в обиде: ведь почти все прежние литературные труды писателя были посвящены им. «Да, металлургам я на этот раз изменил, — ответил романист. — Не изменил одному — теме рабочего класса».

Владимир Федорович Попов с полным правом мог сказать такие слова. Он пришел в литературу, добрых двадцать лет поварившись в «рабочем котле». Это вооружило писателя точным знанием жизненного материала, производственной среды, характерных ее конфликтов, людей, напитало творчество теми живительными соками, тем духом, без которых даже самое достоверное знание жизни мало что значит.

Писатель родился в 1907 году, в Харькове, в семье служащего. Свой трудовой путь начал после окончания средней школы — подсобным рабочим мартеновского цеха. В 1938 году, окончив заочное отделение института, он получил диплом инженера. Война застала его заместителем начальника мартеновского цеха Енакиевского металлургического завода.

Эвакуация, работа на Урале, возвращение в освобожденный Донбасс… Пережитое, передуманное за эти годы воплотилось в известном советским читателям романе «Сталь и шлак», в котором нашел достойное отражение трудовой и патриотический подвиг донецких металлургов в годы войны. Произведение В.Попова было удостоено Государственной премии. А позже появилось продолжение эпопеи — роман «Закипела сталь». Эта дилогия прочно определила место писателя в рабочем строю. Уже сами названия некоторых книг — «Его величество рабочий класс», «Люди, которых я люблю» — говорят и о предмете, и о глубине творческой привязанности В.Попова.

Жизнь превосходит всякий вымысел и настолько богата, что можно черпать из нее пригоршнями, надо только быть в гуще событий, отбирать самое интересное. Писатель умеет это делать. Он всегда стремится найти значимую и, главное, понятную читателям производственную проблему. Вокруг нее и развертывается действие. В.Попова интересуют люди крупные, цельные, — активные, принципиальные.

Именно с такими героями и событиями мы встречаемся в романе «Разорванный круг». Основной конфликт здесь действительно связан с решением технической проблемы: коллектив шинного завода борется за новую, прогрессивную технологию, которая позволяет намного увеличить прочность, или, говоря образным профессиональным языком действующих лиц романа, «ходимость» шин. Но производственная сторона конфликта — лишь основа развертывающихся событий. Роман постепенно захватывает читателя острой и драматической борьбой убеждений, характеров, человеческих страстей, неожиданными ходами и поворотами.

«Разорванный круг» — произведение остросовременное, можно даже сказать злободневное. Но эта злободневность не внешняя и потому скоропреходящая, она гораздо глубже — в самой сути конфликтов и характеров романа. И прежде всего — в главном герое, директоре завода Брянцеве.

Людей, подобных Алексею Брянцеву, породило наше время, открывающее небывалый простор для смелых дерзаний, поисков, творческой инициативы. В образе Брянцева эти возможности раскрываются ярко и многообразно. Человек цельный, принципиальный, непримиримый ко всяческой косности, формализму, обывательщине, он способен во имя дела поступиться собственными интересами и благополучием. Смелость Брянцева основана на точном инженерном знании и расчете, на твердой уверенности в своей правоте и, что особенно важно, — на глубокой вере в коллектив, в людей, которых он сам воспитал.

В полный рост предстает в произведении фигура руководителя нового типа, человека с подлинно государственным мышлением, настоящего коммуниста. Образ Брянцева — большая удача писателя.

Есть в «Разорванном круге» и еще один важный герой. Это — коллектив действующего на заводе общественного института рабочих-исследователей. С живой достоверностью воссоздает автор атмосферу неустанных поисков, биения творческой мысли. В образах наиболее ярких представителей коллектива — рабочих Кристича, Каёлы, Заварыкина, инженера-изобретателя Целина — развивается и углубляется тема труда-творчества, труда, отмеченного яркими приметами коммунистического будущего.

Содержание романа не исчерпывается сказанным, оно многогранно. Здесь и проблемы взаимоотношения науки и производства, и борьба с учеными-догматиками и приспособленцами, и сложное переплетение личных взаимоотношений…

Но пусть об этом читатель узнает сам.

Телеграмма Брянцеву не понравилась. И не категоричностью своей. Было совершенно непонятно, из-за чего загорелся сыр-бор. А то, что загорелся, не вызывало никаких сомнений.

Подвинув к себе бланк, Брянцев поковырял ногтем наклеенную полоску бумаги с текстом, будто отыскивая спрятанные за ней слова. Снова прочитал телеграмму, на этот раз вслух: «Вылетайте первым самолетом. Самойлов».

Усмехнулся, дернул плечом и щелкнул пальцем по бумажке. Она легко скользнула по отполированному столу.

— Что за манера загадывать людям загадки! — зло произнес он, и эта злость придала решимости. — На кой черт нужны мне разговоры на ночь глядя? Никуда сегодня не поеду. Высплюсь. Завтра.

Вечернее солнце вдруг вырвалось из-за туч и залепило стену кабинета яркими оранжевыми квадратами. Они засветились так, словно за окнами пылал огромный костер. Загорелись плавающие в воздухе мельчайшие пылинки, заклубился невидимый до сих пор табачный дым. И Брянцеву показалось, что в кабинете жарко и душно.

Включил настольный вентилятор, подошел к окну, распахнул его. Квадраты на стене слились в сплошной прямоугольник. Привычный заводской шум заполнил комнату.

Отсюда было хорошо видно, как из многопролетного главного корпуса выныривали шины, влекомые транспортером. Они медленно плыли над заводским шоссе и скрывались в проеме стены склада готовой продукции. Шины были самые разные — от небольших, для малолитражных автомобилей, до гигантских — для сельскохозяйственных машин. И достаточно было взглянуть на их движение, не прекращающееся ни днем, ни ночью, чтобы судить о ритме работы разных участков завода.

Брянцев любил побыть в эти вечерние часы в кабинете один, спокойно подумать. Временами он бросал взгляд на конвейер, и тогда ему казалось, будто он притрагивается к пульсу живого организма. Прожитый день лежал перед ним распластанный, как на листе бумаги. Глядя на этот незримый чертеж, Брянцев делал заметки в блокноте, и постепенно день завтрашний вставал перед ним с такой же ясностью, как и прожитый. Но не всегда удавалось добиться предельной ясности. Иногда что-то заедало, что-то выглядело расплывчато и туманно, как на недопроявленном негативе, и вызывало раздражение.