Виктор Конецкий - Tom 5. Вчерашние заботы
- Название:Tom 5. Вчерашние заботы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Международный фонд 300 лет Кронштадту - возрождение святынь
- Год:2002
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:5-94220-007-6, 5-94220-002-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Конецкий - Tom 5. Вчерашние заботы краткое содержание
Три страницы от автора
ЧАСТЬ ПЕРВАЯПо старой дорожке
Мурманск
Начало выяснения отношений
Фома Фомич в институте красоты
День ВМФ на Диксоне
Диксон — мыс Челюскина
О судовых пожарах и как Фома Фомич играет в шахматы
Необыкновенная Арктика
Повседневность и некоторые исключения из нее
Тикси
Тикси — Певек
Единство и борьба противоположностей в Фоме Фомиче Фомичеве
Улыбка Колымы
ЧАСТЬ ВТОРАЯВ порту назначения
Шаловливый гидрограф и южак в Певеке
Поплыли из Певека в Игарку
Встреча в проливе Вилькицкого
Енисей, или «Сусанна и старцы»
Игарка
Вытрезвитель мифов
Шуточки Фомы Фомича и поворот под попутную волну
«О голубка моя…»
Занавес
Сухопутная майорша на глубине метров
Tom 5. Вчерашние заботы - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
«Вот те и гутен-морген, — это она говорит, — улазь, — требует, — через форточку».
Ну, я молодой, все в аккурате, полез в иллюминатор, уже до шлюпбалки дотянулся — и брякнулся: обледенело железо-то, ядрить ее, дуру эту набитую, в корень!
«Колхозник» сновидением, значить, этаким мимо меня, — хорошо, под винт не затянуло: в полугрузу шли.
И вот вокруг меня льды, холодная война и международная напряженность. Булькаю, врать не буду, как дерьмо, значить, в проруби. К берегу не гребу — фашисты там, и в тюрьму, значить, затем обязательно посадят, а куда тогда, ядрить ее, дуру эту пышную, плыть?
Гляжу: катер ко мне прет, и по всему борту «полицай»! Я от него, значить, за льдину ихнюю кильскую прячусь, так нет — глазастые полицаи оказались, норовят меня отпорным крюком за шиворот, значить, зацепить, а я, значить, насмерть сопротивляюсь, потому как, сами понимаете, вокруг холодная война и международная напряженность.
Согрелся, значить, даже, пока они меня победили и на борт выволокли. Ору на них — а по-ихнему, врать не буду, мало знаю, — ору, значить: «Хальт! Хенде хох! Цурюк!» А они, падлы, ядрить ее, дуру эту набитую, меня скрутили и в пасть шнапс льют. Чего, значить, делать? Глотаю ихний шнапс…
Я не прерываю здесь рассказ Рублева-Фомичева ремарками — бог с ним, с литературным правдоподобием. А теперь скажу, что самое удивительное, как наше «Державино» не укатило со створов к чертовой бабушке, ибо в рубке ни одного живого слушателя к этому моменту уже не было: все мы, кроме Рублева, были как певекский капитан порта после визита Фомы Фомича, то есть обессилели. Пожалуй, даже суровый Енисей улыбнулся, а «Державино» тряслось от хохота вместе с нами.
Под конец исполнитель все-таки устал, завял и уже буднично и обыкновенным, своим голосом проинформировал слушателей о развязке истории, ибо знал из опыта, что его все равно заставят ответить на неясные пункты. И Рублев дорассказал, как полицаи доставили Фомича на родной борт в мертвецки пьяном виде; как именно этот факт спас честь поварихи: начальство решило, что ухнул матрос в Кильский канал, потому что нализался какой-то дряни; как засунули Фому Фомича в ванну и по приказу капитана «намылили ему шею» и искупали в крутом кипятке, — в те времена еще считалось, что отогревать переохлажденные организмы следует в кипятке; как фрицы пытались объяснить капитану, что его матрос буйно помешанный, ибо он отбивался от спасателей и сокрушил несколько ихних спасательно-полицейских челюстей, и как все это спасло фомичевскую карьеру.
Но вот ванна и мытье шеи с тех самых пор стали для Фомы Фомича кошмаром номер один…
За Дудинкой появилась зеленая трава на берегах, и стога сена, и кусты по речным обрывчикам. Здравствуй, живое зеленое!
Теперь и мычание коровы можно надеяться услышать.
Вечером радует неровность уже лесных берегов, верхушки деревьев четко рисуются на фоне закатного неба.
Из разговоров судов на подходах к Игарке:
«Вам куда дали?»
«На Пристон идем, последнюю партию на Пристон взяли».
«На Бордо потянули».
«На Гулль последние дрова».
«Куда там еще товар остался?»
«Только на Алжир и в демократии».
«А на Александрию весь товар вышел?»
«Нет, туда и вам хватит!»
Александрия вызывает у морячков уныние — там всегда очень долго ждешь разгрузки, иногда месяцами.
«Державино» ни о чем не спрашивает. Оно заранее знает, что наши доски идут в ГДР.
В час ночи 1 сентября стали на якорь напротив мыса Кармакулы.
Сложность постановки на якорь в данном случае была не только в том, что Фомичу, как всегда, казалось, что лоцмана ставят нас слишком близко к берегу, но и в том, что после новеллы Рублева «Сусанна и старцы» лоцмана видеть спокойно Фому Фомича не могут. Они вдруг прыскают в самые неподходящие и серьезные моменты. Фомич, естественно, удивляется такому поведению ответственных должностных лиц. Легкомысленное поведение лоцманов еще более усиливало его опасения, и он все повторял:
— Вот стали, так, значить, стали! Если кормой к берегу развернет, так, значить, можно прямо на песочек трап подавать, а?
— Да вы не беспокойтесь, мастер, — успокаивал его лоцман Вася, кусая в кровь губы. — Тут даже сумасшедший ветер вас поперек течения не развернет. Сильное у нас тут течение. Вот в каналах, например, конечно, так становиться опасно — в Суэцком там или в Кильском… А у нас, мастер, речка — все тип-топ будет.
И Фомич налил лоцманам по традиционному стопарю, а Галина Петровна дала им по соленому огурчику.
Вообще-то, в данном случае опасения Фомича в отношении близости берега я в какой-то степени понимаю и разделяю. Во-первых, в море привыкаешь к удаленности берегов. Во-вторых, именно когда судно стоит, как-то особенно обостряется чувство позиции, в которой оно находится. Например, если отданы два якоря и с кормы швартовы на берег, — а так мы станем через несколько суток в Игарке под погрузку, — то у меня в подсознании так и вертится подобная позиция судна при разгрузке в сирийском порту Латакия на «Челюскинце», когда случился двенадцатибалльный шторм с тягуном и нам вырвало левый кормовой кнехт с корнем.
Лоцмана уехали. На судне наступила стояночная тишина.
Впереди нас такая длинная очередь из других лесовозов, что огней Игарки вообще не видать. Особое наслаждение при вкушении безделья и безответственности.
Маркони приносит радиограмму:
«Т/х державино дублеру км конецкому приходом планируется предоставление отпуска зпт январе учеба курсах повышения квалификации».
Ну вот. Свершилось то, о чем просил.
За бортом уставшего «Державино» журчит пресная волна Енисея.
И я вдруг ловлю себя на мысли, что уже люблю и «Державино», и людей, с которыми здесь свела судьба и работа. И что даже Спиро Хетович не убьет во мне этой любви.
Ночь. Но я не сплю: дегустирую разные виды покоя. И еще чудом обнаружил давеча в судовой библиотеке десятый том Чехова. Там «Из Сибири» и разные записки.
Боже, какое счастье, что был на свете Чехов! Все здесь мною читано, в этом томе, но за одну интонацию спокойного и сильного благородства хочется на Чехова молиться: «На Волге человек начал удалью, а кончил стоном, который зовется песнью; яркие золотые надежды сменились у него немочью, которую принято называть русским пессимизмом, на Енисее же жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась. Так по крайней мере думал я, стоя на берегу широкого Енисея и с жадностью глядя на его воду, которая со страшной быстротой и силой мчится в суровый Ледовитый океан…»
Выпало вот читать такое, когда стоишь у мыса Кармакулы и за бортом стремит живой Енисей.
Игарка
Еще в начале рейса мы получили шифровку. С Нового года предполагается повышение зарплаты плавсоставу. Для проведения в жизнь приятного мероприятия следует каждый оставшийся месяц заставить каждого моряка отгулять двое суток без подмены, чтобы на сэкономленные средства создать, «заложить» первоначальный фонд, запас денег, ибо повышение зарплаты тяжелым бременем ляжет на бюджет пароходства именно в самом начале приятного мероприятия.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: