Виктор Конецкий - Том 6 Третий лишний

Юмор тут в том, что феллахи — крестьяне-земледельцы в арабских странах, а бедуины — кочевники и полукочевники Аравийского полуострова, то есть их с таким же успехом можно встретить в морях, как, например, верблюда.

— Ясно, — сказал старпом и приказал вахтенному матросу (тому, которому под шестьдесят): — Скачи на заставу! Сейчас лоцмана брать будем!

Старец поскакал на заставу — то есть потрусил из рубки, демонстрируя быстроту реакции и услужливость. До этого он полчаса чистил пепельницы, демонстрируя старательность и трудолюбие.

— А, Виктор Викторович, доброе утро, — заметил наконец меня Юра. — Чего ни свет ни заря? Видели, как наш Трофимыч умеет резво бегать? А вы о нем жалостливые истории собираете. Почему старец галопом сейчас наяривает? Потому что боится, что его в заслуженный отпуск перед выгодным рейсом отправят. А знаете, Виктор Викторович, что он вытворяет, когда ему нужно раньше срока на отгул выходных сорваться? Такие боли в ногах начинает разыгрывать за неделю до прихода в родной порт, что все мы тут вокруг него в кучу собираемся и плачем от жалости.

Я промолчал, сунул нос в англо-французский словарь.

Прав был Юрий Иванович Ямкин: ошибся я в старце. Так сказать, напустил в старца воображенного лиризма. Нынче он уже раздражает персональным термосом, с которым является на вахту, сигаретами в самодельном металлическом портсигаре и омертвелым выражением физиономии. Но какая же уникальная, наверное, у этого вечного матроса жизнь за плечами, а я — инженер людских душ! — ни разу не поговорил с ним по душам за весь рейс. Одно утешает, что душ у нас, слава богу, нет. Я это потому твердо знаю, что как-то привел старинную поговорку из Даля. Она о смерти: «Никто не видит, как душа выйдет». И мне закатали на полях рукописи устрашающий вопросительный с восклицательным знаки: какая душа? И как ее можно рассчитывать увидеть? Нет, браток, если при входе ее еще никто не видел, то нечего надеяться засечь ее и при выходе. И тогда не пущай дымзавес в ясные читательские мозги.

Но это все трепотня. А вот с выходом моряков-судоводителей на пенсию что-то делать надо. Почему я именно на судоводителей напираю? Механики всегда найдут престижную и хорошо оплачиваемую работу на берегу, если это, конечно, толковые механики. Радисты уходят на пенсию в пятьдесят пять лет — ВЧ и прочие вредности. А матрос, штурман или капитан, если они хотят уйти на пенсию с приличного оклада, должны не уходить с палубы или мостика до шестидесяти. И при этом никакой роли не играет, какую морскую жизнь оставляет за кормой пенсионер. У одного она благополучная, отплавал на незаметненьких пароходиках по давно проложенным маршрутам, и повезло еще: ни в какие передряги не попадал. Другой сквозь три аварии прошел, тонул, новые торговые линии открывал, на себя все больше, больше и больше ответственности взваливал; уже к сорока годам Родине столько валюты заработал, в таких местах ее флаг показал с достоинством и умением, стольких молодых на капитанский мостик вытащил и всем этим так себя истрепал, что к пятидесяти ему в самый раз на бережок, чтобы успеть хотя бы разок внука увидеть. Но какой у судоводителя может быть заработок на берегу? Администраторов в пароходствах, в службах мореплавания — раз, два и обчелся. Туда попасть — по денежно-вещевой лотерее «Волгу» выиграть (и еще в импортном варианте). Преподавать навигацкие науки в училищах? Мест и там мало. Но и то обидно капитану: всю жизнь нес высочайшую ответственность, получал за это большие деньги, а на пенсию пойдет с преподавательского оклада — сто шестьдесят они в среднем получают, если без ученого звания. И вот начинают дурацкие диссертации защищать о квадратических ошибках при определении места по крюйс-пеленгам — это в космический-то век! При спутниковой навигационной аппаратуре!.. У капиталистов каждого капитана оценивают в фунтах и центах. Принес фирме или компании столько-то миллионов прибыли, рискуя, себя не щадя, мозгами день и ночь шевеля, и — катись на пенсию.

И вот все чаще начинаю я встречать на судах людей, которые, болезненно воспринимая возрастающие сложности, запутанности, противоречивости, даже алогичности современного бытия и морского производства, тихо, спокойно, сознательно решают не тратить сил на попытки борьбы с хаотичностью, на преодоление глобальных сложностей производства. Такие особы еще в четвертых штурманах теряют желание стать капитаном, замыкаются в себе, обживаются в себе, научаются использовать абсолютное знание своего уголка, то есть плюют на карьеру. (Здесь о хорошем карьеризме, о желании так проникнуть в сложность общественной жизни, производства, чтобы иметь моральное право брать на себя все большую ответственность за жизни и смерти других.) Ясное дело, такие особы сохраняют больше нервных клеток, нежели капитан плавбазы или капитан флагмана космического флота «Академик Королев», ибо сводят свою ответственность за других до минимума. И «законников» все чаще встречаю. На таких наталкивался, что всякие знаменитые Плеваки могли бы только от зависти облизываться — так они законное дышло в свою выгоду выворачивают. И таких, которые головы ни разу против течения не повернули, даже под одеялом…

Итак, в африканском рассвете не звучали мне нынче никакие тамтамы, не шелестели баобабы и не будили никаких барабанов на площадях моего прошлого.

Я просто раздумывал о пенсионных делах и листал англо-французский словарь, готовясь к встрече с Пуэнт-Нуаром. Франко-русского у нас не было, а говорят здесь по-французски — торговцы сувенирами, естественно, а не феллахи.

Юра заглянул в словарик:

— Начали с первой страницы, старина? Молодец! Осталось двадцать четыре тысячи девятьсот девять слов. Только не запейте! Итак: абажур, аборт, абортарий…

Заигрывает? Или хочет в присутствии штурманов лишний раз подчеркнуть мое плохое знание языков?

— Нет, нет, Юрий Иванович, — говорю я. — Никогда не желал стать полиглотом. Вот сейчас, например, на судах многие ударились в изучение языков. И уже не ради процентной надбавки к зарплате. Нервишки, тоска, одиночество… А начнешь зубрить по пятьдесят слов латыни, например, и сразу у тебя нервы как у гимназиста. Плюс мозг отдыхает: не требуется при изучении ирокезского, например, языка философических раздумий — а оно и к лучшему!

— Гляжу, Виктор Викторович, вы не только своих читателей за носы водите, но и самого себя тоже, — сказал Юра, убрал свой персональный бинокль в ящик и приказал: — Старпом! Начинайте уклонение от противника, следующего значительно меньшим ходом, нежели мы!

— Вы имеете в виду феллаха!.. Лево пять по компасу! — скомандовал на руль Мышкеев.

Здесь юмор заключается в том, что если употребляются слова «уклонение от противника», а противник ваш — божья коровка или майский жук, следующие, естественно, ходом, который значительно меньше вашего, то вся эта белиберда невольно вызывает у любого судоводителя улыбку. Ведь каждый прошел сотни тренировок, сборов, экзаменов, когда надо решать тяжкую, а иногда безнадежную задачу уклонения от противника, который следует значительно более быстро и несет тебе, если не решишь задачу на уклонение, обыкновенную гибель.